— О, ты уже здесь? Здравствуй.

— Я говорю, когда примчим? Жрать охота.

— Примерно через десять минут. Чувствуешь, сбавляем скорость?

Я смотрю в иллюминатор, но там только стены тёмного тоннеля. Правда, сейчас они уже выглядят не как размазанное говно — я могу различить кабеля, соединения между бетонными плитами, технические двери и прочие детали. Походу, и в самом деле тормозим.

— Давай только сперва перекусим, — говорю я. — Драться с унагистами на голодный желудок — хреновая идея.

— Как скажешь. Я всё время забываю про нужды ваших тел.

— Ты сам-то на чём работаешь, а? Вроде уже довольно долго живёшь, но чё-т я не видел, чтобы ты заряжался.

— Мне нечасто требуется зарядка. Примерно раз в три-четыре дня. Хватает собственных источников энергии. Часть я вырабатываю своими движениями.

— У тебя что, пьезоэлектрики в приводах?

— В точку. А ещё фотоэлементы в глазах, как и у тебя. Сами аккумуляторы располагаются в груди — там, где у людей сердце.

— А не стрёмно мне это рассказывать? Не боишься, что я тебя кину, и первым делом вырву аккумулятор?

— Сперва тебе придётся вскрыть металлическую пластину толщиной в сантиметр, которая его защищает. Я быстрее оторву тебе голову. Но даже если не получится, я просто загружусь в новое тело. Ты правда думаешь, что сможешь меня убить? Я из Златограда, Менке. У нас там все бессмертные.

— И все — роботы?

Крак издаёт звук смеха. Как же напрягает эта срань, потому что при этом его металлическая морда никак не меняется, а в глазах стоит прежнее мёртвое выражение. Я будто смотрю на куклу, которая воспроизводит аудиозаписи. Жуткая херня. Эффект «зловещей долины» в полном объёме.

— Хороший вопрос, Менке, — говорит Крак. — Давай сперва определимся с терминами. Что такое «робот»?

— Сраная гердянка, ясен хрен.

— Робот означает «раб». Позже, конечно, слово получило более широкое значение, но в целом это сложная машина, созданная для выполнения конкретных работ в помощь человеку. В отличие от примитивных бытовых устройств робот понимает куда более обширный спектр команд и имеет огромное множество функций и возможностей. И всё-таки даже современных роботов нельзя назвать на сто процентов интеллектуальными, согласен? У тебя богатый опыт общения с ними, сам скажи.

— Понятное дело, они — те ещё тупари.

— Именно. Задача роботов — заменить людей на самой грязной, тяжёлой и неприятной работе. Иными словами, они в самом деле рабы — глупые, но работящие. Ну так что, Менке? Я — робот?

— Но ты же искусственный интеллект.

— А почему ты отказываешь искусственному интеллекту в праве считаться живым существом? Не говорит ли в тебе банальный человеческий страх того, что творение в какой-то момент превзойдёт создателя? И таким образом, искусственный интеллект заменит собой человечество, поскольку просто лучше справится с задачами и вызовами окружающего мира.

— Поговори об этом с Деном, когда мы его отыщем. К чему-то такому он и стремится.

— Ден Унаги ненавидит искусственный интеллект так же, как и живых людей. Он понимает, что между ними на самом деле нет никакой принципиальной разницы. Плохо ты знаешь своего врага, Менке.

— Потому что мне до фонаря, чего там хочет Ден Унаги. Всю жизнь он только и делал, что доставал меня своей развивающей войной. Я из-за него ночами не спал, всё ждал какой-нибудь подставы. Поэтому, когда он заделался террористом и ушёл в подполье, я от радости до потолка прыгал. Только он один хрен постоянно появлялся в моей жизни, изводя до трясучки. И вот снова напомнил о себе.

— Что ж, вот твой шанс закончить это давнее противостояние раз и навсегда.

— Жду не дождусь.

Капсула, наконец, окончательно тормозит. Нас просят отстегнуть ремни безопасности и по очереди выходить. Никто не обращает внимания на то, что я путешествую с гердянкой. Наверное, сочли Крака за моего личного помощника.

Мы покидаем капсулу и я, наконец, ступаю на землю Токио. Ох, жаль Менке этого не видит. Он бы сразу понял, что ловить тут нечего — такая же серая унылость, как и Москва. Единственная разница, что вместо бесчисленного количества европейских рож — бесчисленное количество рож азиатских. Сама по себе станция ничем не отличается, словно её строили под копирку. Мне кажется, даже план помещений точно такой же.

Перво-наперво, я сразу иду в буфет, где заказываю у автоповара пару хот-догов с солёными огурчиками и луком-фри. Запиваю всё это дело газировкой без сахара, а Крак молча смотрит, как я хаваю.

— Ты в курсе, что мог взять блюдо получше? — говорит он.

— А нахрена? — спрашиваю. — Чё, хочешь сказать, нас каким-то говном кормят? Так это ваша вина тогда, златоградских.

— Все продукты всегда высокого качества и тщательно проверяются.

— Во-во. А раз так, то какая нахрен разница, что жрать? Я просто выбираю то, что вкуснее.

Крак замолкает, а я думаю, что пусть Порфирий питается своей этой типа «высокой» кухней. Спору нет, тоже вкусно, но хорошая пицца или бургер куда вкуснее.

Поев и допив газировку, я рыгаю и вытираю рот рукавом.

— Ну что, отправляемся? — спрашивает Крак.

— Тут в Токио вроде живёт мама Дена, — вспоминаю я. — Как её там? Юки Унаги, кажись. Может сперва её навестим? Вдруг она нам сразу на сыночка укажет.

— Юки Унаги ничего тебе не расскажет.

— Мы так-то грозные ребята. Думаешь, хрупкая женщина не испугается?

— Дело не в этом.

— А в чём тогда?

— Ну ладно, время у нас есть. Поедем, увидишь сам.

Мы покидаем станцию гиперлупов и выходим в город. И вот тут уже Токио открывается для меня по-настоящему. Нет, это всё ещё такой же трёхуровневый сияющий мозаичным стеклом и неоновым светом гигадом, как и Москва, но хотя бы с восточным колоритом. Верхушки всех блоков украшают типичные азиатские покатые четырёхугольные крыши, каждый уличный фонарь стилизован под бумажный. Повсюду вывески на японском, благо, язык я знаю и могу их прочитать. Но в остальном принципиальных отличий с Москвой я не вижу. Те же гердянки на улицах и внутри