— Мама.

Сегодня был не только мой двенадцатый день рождения, но и мама обещала преподнести мне особый сюрприз до того, как отец вернется с работы.

У него было много правил, которым мы должны были следовать, но больше всего я ненавидел, что нам не разрешалось печь или есть сладости.

По словам отца, от сахара портятся не только зубы, но и мозг. Он также не хотел, чтобы мы с мамой растолстели.

Тем не менее, мама согласилась сходить в местную пекарню, пока я был в школе, чтобы я мог впервые попробовать шоколадный кекс.

Мой желудок урчал всякий раз, когда я видел, как мои одноклассники ели выпечку, и мне требовалась вся сила воли, чтобы не выхватить ее из их рук. Но страх, что он узнает, что я нарушил одно из его главных правил, всегда мешал мне побаловать себя.

Но только не сегодня.

Сегодня был мой день рождения.

А значит, удача была на моей стороне, и ничего не могло пойти не так.

— Мама, — снова позвал я, направляясь в гостиную.

Она всегда была здесь, когда я приходил домой из школы, — обычно возилась на кухне, готовя ужин.

Однако сейчас ее нигде не было.

Разве что она была внизу, стирала белье.

Поняв, что так и должно быть, открыл дверь, ведущую в подвал.

Я закрыл рот ладонями, не в силах сдержать свой энтузиазм, и бросился вниз по лестнице.

— Мама, я…

Слова застряли в горле, когда в поле зрения появился багровый след, а в ноздри ударила медная, прогорклая вонь.

Она была ранена.

Желчь подступила к горлу, когда я завернул за угол.

Она лежала на полу, вокруг ее обмякшего тела растекалась лужа крови.

Я быстро бросился к ней: — Мама, ты…

Ее тело было холодным… окоченевшим.

У меня даже не было возможности попытаться спасти ее.

Она уже ушла.

Глаза наполнились слезами, и у меня перехватило дыхание, когда я увидел синяки на ее бледной коже, глубокую рану на шее…

И кекс, который она все еще сжимала в ладони.

Он всегда говорил, что убьет нас, но я продолжал надеяться, что мы найдем способ уйти до того, как это случится.

Что было глупо с моей стороны.

Потому что добро не побеждает зло, как утверждают во всех книгах и фильмах.

По крайней мере… не для нас.

Его воплощение зла было слишком сильным. Слишком живучим. Слишком могущественным.

Крошечные волоски на затылке встали дыбом, когда я услышал тяжелые шаги по лестнице.

— Добро пожаловать домой, сынок, — раздался грубый, дразнящий голос, принадлежавший убийце моей матери.

Я не проронил ни слова, когда отец подошел ко мне.

— У тебя есть два варианта.

Я не хотел выбирать.

Я просто хотел, чтобы он убил меня и покончил с этим как можно скорее.

Избавил меня от страданий, чтобы я мог найти ее в загробном мире.

Я ненавидел себя за то, что вздрогнул, когда он положил руку мне на плечо, потому что знал, что этот рефлекс принесет ему только удовольствие.

Он любил, когда его боялись.

Я отказывался давать ему это.

— Пошел ты.

Его рука обвилась вокруг моей шеи, и он швырнул меня на пол, а затем забрался сверху.

— Извини?

Когда он усилил хватку, белые пятна поплыли перед глазами, и у меня закружилась голова. Впрочем, ему же хуже, потому что у него на руках не один, а два трупа.

Вскоре тело предало меня, и естественное желание выжить взяло верх. Когда сработал инстинкт самосохранения, я вцепился ногтями в его руки, отчаянно требуя, чтобы он ослабил хватку.

Мама была мертва, и это разбило вдребезги то, что еще оставалось от моего сердца и души, но я не хотел быть очередной жертвой.

Я хотел жить. Выжить.

Я хотел быть свободным.

Но единственным способом добиться этого — было позволить ему думать, что он победил.

Делать то, что он хотел… пока бы не пришло время убраться навсегда.

Нанести удар, когда бы он меньше всего этого ожидал.

Я закашлялся, когда он наконец-то отпустил меня, легкие горели как раскаленные угли, когда жадно втягивал воздух.

— Полиция решит, что ты ее убил, — заявил он.

Я покачал головой, не понимая: — Почему?

— Потому что именно это я им и скажу.

Новая волна страха захлестнула меня. Судьба, которую он уготовил мне, была хуже смерти.

Потому что, с убийством за плечами я никогда бы не смог стать свободным.

Он ухмыльнулся, когда до меня дошло.

Внутри все сжалось, когда он наклонился так близко, что я почувствовал его дыхание, насыщенное кофе.

— Ты боишься, сынок?

Закрыл глаза. Мне было неприятно, что все зависело от него, и у меня не было выхода.

Я знал, что он хочет услышать… и сказал ему: — Да… сэр.

Он схватил меня за подбородок.

— Так и должно быть.

Проглотив остатки гордости, я выдавил: — Пожалуйста.

Он приподнял бровь: — Пожалуйста, что?

Горячая слеза скатилась по моей щеке, когда волна отвращения заполнила пустоту в груди, и я произнес те же слова, о которых безмолвно молил Бога каждую ночь перед тем, как закрыть глаза.

— Пожалуйста, помоги мне.

Потому что Бог, очевидно, не слушал… но, возможно, дьявол послушал бы.

Говорят, если он сочтет тебя достойным, то заключит сделку.

Свободной рукой он потер подбородок, не пытаясь скрыть своего восторга.

— Полагаю, я мог бы сказать им, что в дом проник злоумышленник, но во время нападения на нем была лыжная маска, так что ты не смог его разглядеть, — хватка на моем подбородке усилилась. — Я мог бы защитить тебя, но у каждого поступка есть последствия, сынок.

Я кивнул: — Знаю.

Уголок его губ скривился: — Поскольку известие о смерти матери так сильно расстроило тебя, ты проведешь некоторое время в психушке, — заявил, как будто с самого начала знал, что именно так и поступит. — Но не волнуйся. Я буду навещать тебя каждые выходные и следить, чтобы ты был хорошим мальчиком, — его холодные темные глаза впились в меня. — Потому что как только ты переступишь черту дозволенного… врачи придут к выводу, что ты убил свою мать, и ты останешься в этих четырех стенах до конца своих дней. Ты понимаешь?

Я снова кивнул: — Да, сэр.

— Очень хорошо, — он потянулся во внутренний карман пиджака и достал нож. — Если хочешь, чтобы я пришел тебе на помощь, и чтобы мы стали командой, тебе придется доказать свою преданность мне.

Излишне говорить, что я был озадачен, поскольку уже согласился