Он не упомянул об инциденте в ванной, а я не стала допытываться. Видя его таким потерянным, полным страданий, с моим сердцем что-то случилось. Я хотела только одного — обнять его и забрать всю его боль.

— Ты не голодна? — голос Лины снова вырывает меня из мыслей. В последнее время я была такой рассеянной, в основном потому, что все мои мысли крутились вокруг одного мужчины и его порочных губ.

— О, прости, просто задумалась, — я улыбаюсь, накладывая себе еду.

Мой брат и Лина решили нанять гувернантку для Клаудии, Венеции и меня, сказав, что нам всем будет полезно получить образование. Мы уже приступили к занятиям, но я не думаю, что мне это так уж необходимо. В конце концов, у меня есть вся необходимая информация на кончиках пальцев.

Влад оказал мне огромную услугу, показав, как работать на компьютере и ориентироваться в Интернете. С тех пор мое время в основном делится между ним и ноутбуком. Мне так много нужно прочитать, так много вещей, которые являются частью обычной жизни, но были недоступны во время моего пребывания в Сакре-Кёр.

И он был более чем готов медленно провести меня через все это.

— Я знаю, что трудно привыкнуть к жизни вне Сакре-Кёр... — начинает Лина, ее рука тянется к моей. — Мне тоже нелегко, но я не была там с рождения. Для тебя это все, что ты когда-либо знала, — она делает глубокий вдох, — пожалуйста, дай мне знать, если я могу чем-то помочь. Мне не нравится видеть тебя такой замкнутой.

— Я в порядке, Лина. Правда. Просто многое нужно принять, но я справляюсь, — я ободряюще улыбнулась ей.

Марчелло наблюдает за нашим общением, его взгляд прикован ко мне.

— Ассизи, пожалуйста, зайди в мой кабинет после завтрака, — говорит он, на мгновение пригвоздив меня взглядом, прежде чем вернуться к еде.

Я хмурюсь, поскольку Марчелло до сих пор не пытался заговорить со мной. Даже Лина выглядит немного обеспокоенной, но она сжимает мою руку в знак утешения.

Клаудия и Венеция ведут игривую беседу, и внезапно дом кажется более похожим на... дом.

Но как бы мне ни хотелось в это верить, я не могу. Чем больше я смотрю вокруг, тем больше чувствую себя чужой.

Моего места не было в Сакре-Кёр, и здесь его явно нет. Особенно когда я вижу, что все вокруг так легко общаются. Они создают идеальную картину, а я стою в стороне и наблюдаю за ними.

Когда завтрак закончен, Марчелло кивает мне, и я следую за ним, пока он направляется в свой кабинет.

Мои ладони потеют, а тревога убийственно поглощает меня. До сих пор у меня не было времени для серьезного разговора с Марчелло, и у меня все еще есть ощущение, что я в этом доме лишняя.

Закрыв за собой дверь, я вижу, как он обходит стол и садится, приглашая меня сделать то же самое.

Я сажусь, выпрямив спину, как меня учили, шрамы слишком болезненны, чтобы заставить меня хоть немного согнуться. Кладу руки на коленях, я — образец приличия.

Не отправляй меня обратно!

Единственное, о чем я могу думать, это то, что я больше никогда не хочу ступить на порог Сакре-Кёр. И пока внутри меня кипит любопытство, что скажет мне Марчелло, внешне я выгляжу безмятежно, как никогда. Умение держать себя в руках, выточенное за все те годы, которые я провела в монастыре, стало полезным.

— Ассизи, — начал Марчелло, пристально глядя на меня, — как ты привыкаешь к дому? Надеюсь, тебе все нравится?

— Конечно, — с готовностью соглашаюсь я, — это больше, чем я могла бы пожелать. Спасибо тебе за это, — добавляю я.

Он кивает почти рассеянно, и у меня складывается смутное впечатление, что он хочет, чтобы этот разговор закончился как можно скорее. У меня потеют ладони, но я сохраняю улыбку.

Кажется, он колеблется.

— В Сакре-Кёр было все порядке? У тебя были какие-нибудь проблемы? — спрашивает он.

На секунду — всего лишь на короткую секунду — я думаю о том, чтобы рассказать ему обо всем, что я пережила. Как мое тело изрезано шрамами от этих праведных монахинь. На это крошечное мгновение я хочу выложить все на стол и спросить его, почему. Почему они бросили меня там? Что я вообще сделала, кроме того, что родилась?

Все эти годы монахини с удовольствием рассказывали мне, что меня оставили из-за моего родового знака и что моя семья не хотела иметь проклятого ребенка. Они с таким удовольствием всегда указывали на то, что я никому не нужна.

Но как только эти мысли всплывают, то я отгоняю их. Зачем вспоминать прошлое? И самое главное, зачем спрашивать о том, что мне может не понравиться? Что, если он скажет мне именно то, что я не хочу слышать?

— Все было хорошо, — начинаю я, еще больше растягивая губы, — монахини были так добры ко мне, — лгу я, эта единственная ложь прожигает меня насквозь, когда она слетает с моих губ. — Но они также помогли мне понять, что я не подхожу для монашеской жизни, — добавляю я на всякий случай. Если он подумает, что монахини не желают моего присутствия в Сакре-Кер, тогда он не сможет отправить меня туда.

— Почему? — он поднимает бровь, и я застываю на месте. — Почему ты не подходишь для монашеской жизни?

— Я...

— Я просто пытаюсь лучше понять тебя, Ассизи, —вмешивается Марчелло, его глаза буравят меня.

Почему мне вдруг кажется, что меня допрашивают?

— Я была слишком любопытна, — честно признаюсь я, — и я не была предрасположена следовать догмам. Можно сказать, что мы с учителями часто сталкивались лбами из-за расхождения во мнениях. — Я тщательно подбираю слова. Если бы он только знал, какие трюки я проделывала в Сакре-Кёр...

После многих лет издевательств я просто сорвалась. Меня больше не волновало, что со мной происходит, поэтому я так себя вела. Конечно, после смерти Крессиды меня ждали только худшие вещи. Поэтому я просто сдалась и впервые осталась верна себе, вместо того чтобы заставлять себя быть тем, кем они хотели меня видеть.

И, черт возьми, это принесло облегчение. Словно груз свалился с моих плеч, я наконец-то обрела толику счастья. Может быть, поэтому меня так тянет к Владу. Он не осуждает меня за то, какая