Шрифт:
Закладка:
С началом заготовительной кампании бандиты повсеместно препятствовали крестьянам сдавать хлеб государству, а там, где находили приготовленный к сдаче хлеб и другую продукцию, забирали ее себе, нападали на обозы с хлебом, следующим на сборные пункты.
Шли дни. Батальон жил обычной фронтовой жизнью: служба, учеба, выезды на боевые операции, приведение в порядок оружия и материальной части. При таком напряженном ритме все наши мысли о доме отходили на второй план. Но когда выдавались короткие минуты отдыха, когда мы оставались один на один со своими мыслями, на душе становилось тоскливо. Я постоянно думал о своих сестренках и братишках. Как они там? Не сильно ли голодают? Как с ними справляется мама?
Собираясь вместе с друзьями на перекурах, мы делились друг с другом о своей довоенной жизни, проблемах, увлечениях. У многих из нас довоенные судьбы были во многом схожи. Оказалось, что не мне одному пришлось бросить учебу, чтобы помочь семье. Мне еще повезло: я проучился в техникуме три курса, предварительно окончил семилетнюю школу. А ведь были среди нас и такие, у кого за плечами по три-четыре класса, а то и вовсе не было никакого образования.
Вечером наше знакомство с новичками продолжилось. В казарме мы уже могли наговориться с ними вволю. Им в свою очередь было интересно все: чем занимается батальон, как часто выходим на операции, как кормят? Были и такие, кто с первого дня интересовался, можно ли заслужить медаль или орден, на что мы отвечали:
– Можно, если с умом воевать будешь. Как говорится, либо грудь в крестах, либо голова в кустах.
Молодые ребята с первого дня рвались в бой, но мы успокаивали их:
– Еще успеете! Вам сначала надо хотя бы немного «опериться», а потом уже думать об операциях. Вначале стрелять хорошо научитесь!
– А мы умеем! – обиженно надували губы новички, – Каждый третий из нас – «ворошиловский стрелок»!
– Ну, одно дело – в тире стрелять, лежа на мягкой подстилке. Там можно удобно локотки положить, целиться не спеша, сколько, душе угодно, – мишень ведь и подождать может. Здесь – другое дело. В настоящем бою времени в обрез, стрелять порой приходится навскидку, потому что бандиты часто появляются внезапно, словно из-под земли вырастают. А это все приходит с опытом. Кроме того, необходимы знания и навыки по другим предметам обучения.
На следующий же день после прибытия пополнения в батальон, для них были организованы занятия – что-то вроде курса молодого бойца, приносившие командирам немало хлопот.
В состояние, близкое к шоку, повергали новички старшину Агишева, когда вместо короткого слова «Есть» они, по гражданской привычке отвечали: «Ладно» или «Ну, хорошо».
Но это продолжалось недолго – с нашим старшиной не забалуешь!
Были полны курьезов и занятия по строевой подготовке. Наблюдать за ними без смеха было просто невозможно.
Однажды один из бойцов, проходя мимо командира отделения четким строевым шагом, молодцевато вскинул к головному убору …левую руку. Сержант вначале не придал этому значения, хотя что-то в строевом приеме ему не понравилось и он приказал его повторить. Боец опять вовсю расстарался. И только тогда сержанта осенило: рука-то была левая, а не правая.
– Отставить! На исходное положение шагом марш!
Солдат добросовестно вернулся назад, прошел, мимо командира и… все опять повторилось сначала. Стало ясно, что это – не случайное совпадение, а закономерность – красноармеец в очередной раз поприветствовал своего начальника левой рукой.
– Товарищ красноармеец! Согласно строевому уставу подчиненные приветствуют своих начальников правой рукой, а не левой! Вам ясно?
Новобранец невозмутимо ответил:
– А я – левша, товарищ сержант. Мне так удобнее.
– Я повторяю, честь отдается правой рукой, а не левой. И меня не волнует, левша вы или правша. По строевому уставу положено честь отдавать правой рукой, будьте добры так и делать! – И затем, «выходя из себя», «рявкнул»: – А ну, марш на исходную! Будет он мне тут лазаря петь!
– Товарищ сержант, а что такое «лазаря петь»?
Лицо сержанта багровело от злости:
– Ма-а-а-рш на исходную!
После проведенной «воспитательной работы» новичок выполнил строевой прием как положено. Сержант повеселел:
– Ну вот, теперь совсем другое дело, а говорил, что левша…
Несколько недель понадобилось нашим командирам, чтобы из вчерашних школьников сделать более-менее подготовленных в военном отношении солдат или, как говорил старшина, «привести их к нормальному бою», сравнивая с тем, как пристреливается оружие, полученное с завода или из ремонта.
Во фронтовых условиях жизнь текла скоротечно, и те сроки, которые отводились на курс молодого бойца в мирное время и дальнейшую «доводку» его в подразделении, здесь были сокращены до минимума. Цена, которую платили за свою неопытность отдельные солдаты в бою, была очень дорогой. Вот почему с ними каждодневно, упорно и настойчиво занимались сержанты, офицеры, обучая вначале азам, а затем уже – премудростям, тонкостям военной науки. Старшина Агишев ходил за ними как заботливая квочка за цыплятами. А те, в свою очередь – за старшиной, показывая ему свою привязанность и исполнительность:
– Товарищ старшина, Ваше приказание выполнено!
– Товарищ старшина, что дальше делать?
– А здесь мыть?
– А это куда нести?
Мы, наблюдая за этой картиной со стороны, снисходительно улыбались:
– Посмотрим, как они запоют потом, когда для них закончится эта лафа!
Агишев же не мог нарадоваться на своих питомцев, ему льстило такое отношение к нему и он часто ставил новобранцев нам в пример:
– Вот, учитесь, каким должен быть настоящий солдат!
Мы понимали, что совсем скоро среди них появятся будущие мохряковы, ковалевы, витушкины, эдакие Василии Теркины, которым палец в рот не клади, от которых все старшины выли как от зубной боли.
Я помнил, как мы, будучи в учебном полку, землю рыли в прямом и переносном смысле. Молодые были, по-детски наивные. Нам казалось, что в армии все происходит именно так, как рассказывали сержанты, верили каждому их слову, поэтому воспринимали все либо в белых, либо в черных тонах. Никаких полутонов. И лишь попав в боевые подразделения, поняли, что многому приходится учиться заново.
До призыва в армию мы войну знали только по сводкам Совинформбюро и по отечественным кинолентам. Помню, как тайком пробравшись в клуб, по второму или третьему разу смотрели полюбившиеся фильмы, которые уже знали наизусть, от первой до последней реплики актеров, но все равно ходили на них вновь и вновь. Они нравились нам своим оптимизмом. Сюжеты в них были поставлены так, что герои из любых ситуаций всегда выходили победителями, а если сражались с врагом, то делали это умело, проявляя смелость, отвагу, мужество.
Тем же, кому довелось побывать в оккупации, война представлялась уже по-другому, поэтому они не любили много рассказывать о том, как жилось им «под фашистом», ведь у многих из них воспоминания были связаны со смертью родных и близких, издевательствами и унижениями, которые пришлось им испытать. В числе новичков к нам в роту пришло несколько таких человек. Мы старались не доставать их расспросами, видя, как в их глазах горит яростный огонь желания отомстить врагу за гибель отца, матери, сестренки или братишки. На занятиях эти товарищи выкладывались до конца, словно желая досрочно освоить все тонкости военной науки.
Мы изучали различные дисциплины: тактику, топографию, уставы Kpacной Армии, средства связи, учились владеть стрелковым оружием, вели огонь из минометов, занимались инженерной и противохимической» подготовкой и т. д.
Боевая учеба в годы войны шла полным ходом, и скидок в ней никто не делал. По 7—8 часов в день, с короткими перерывами для приема пищи мы сидели в противогазах на занятиях в дни противохимической подготовки, а если по расписанию был выход в поле, то и вовсе не снимали их полдня. Таким образом мы отрабатывали один из нормативов по ПХП – «время непрерывного нахождения в средствах защиты от химического нападения противника». Мы облегченно вздыхали, когда наши отцы-командиры проводили с нами классные занятия по темам: «Средства химического нападения противника», «Метеорология в военном деле», «Дымовые завесы и дымовые средства пехоты» и т. д.
Кстати, противохимической подготовке в последние годы
