Эти данные достаточно определенны и позволяют с уверенностью говорить о распространении здесь в I тысячелетии до Р.Х. больших лингвистически индо-европейских групп: скифов, меотов, сарматов, савроматов и др. Всесторонние комплексные и, прежде всего, археолого-лингвистические исследования их корней и исторических судеб (Б.Н. Граков, А.И. Мелюкова) позволили существенно углубить исследования, установив их определяющие связи как в пространстве, так и во времени. Рассматриваются они, прежде всего, путем изучения внутренней механики развития археологических культур, преемственности между ними по всем основным показателям археологических материалов. Эта преемственность связывается со всеми основными моментами экономического и общественного развития. Путем таких исследований выясняется глубокая генетическая связь культуры ираноязычных народов раннего железного века с культурами развитого и позднего бронзового века Черноморско-Каспийских степей. Эта связь настолько глубока и многостороння, что принадлежность племен основной историко-культурной области отмеченной территории (срубной) к индоевропейской языковой семье представляется несомненной вне зависимости от того, как будет решен вопрос о месте и характере происхождения каждого из названных выше народов.

Процесс развития срубной культурно-исторической области прослежен ныне на протяжении всего II тысячелетия до Р.Х. Это процесс развития большого массива родственных племен, не нарушаемый историческими катаклизмами. Никаких свидетельств смены населения или вторжения больших групп, которые могли бы привести к резким языковым изменениям, в этот период нет. Это, конечно, не исключает возможности отдельных перемещений и самых широких связей. Одним из значительных достижений последнего времени является выявление восточной ориентации этих связей как основной, установление значительного культурного (а скорее всего, и этнического) единства «срубной культуры» с культурой племен развитой бронзы Средней Азии, живших на границе великих земледельческих цивилизаций Иранского нагорья и юга Средней Азии.

Не менее значительно установление несомненной генетической преемственности между «срубной культурой» и предшествовавшей ей ямной культурно-исторической общностью. Эта преемственность доказывается всем комплексом археологических данных, в том числе таким значительным этнографическим признаком как погребальный обряд. Подтверждается это и данными антропологии.

Таким образом, по археологическим данным генетические связи населения индоевропейской группы Причерноморья и Прикаспия I тысячелетия до Р.Х. уходят в глубочайшую древность. Вместе с тем археологический материал свидетельствует о постоянных и все усиливающихся связях этих территорий с востоком, с территориями древнейших цивилизаций, в более позднюю эпоху — распространения ираноязычных племен.

В этих построениях в силу специфики рассматриваемой территории археологическому материалу принадлежит основная роль. Однако и возможности лингвистического анализа и сопоставления с археологическими данными здесь расширились за счет изучения реминисценций индоевропейских языков в языках неиндоевропейских народов лесной полосы Восточной Европы. Такие исследования показали, что эти реминисценции относятся к весьма древним ступеням развития индоевропейских языков (до расчленения на славянские, германские и балтийские), включают отдельные индоиранские элементы и прослеживаются в областях, где северные племена контактировали с южными в эпоху неолита и бронзы.

Все это позволяет связывать древнеямную культурно-историческую область с одной из групп индоевропейских племен. Длительный период развития этой группы, расселение ее на огромной территории, включение в состав культурно-исторической области многочисленных племенных групп определили большую сложность исторического процесса энеолитической эпохи в степной полосе и особое значение его для этнической и культурной истории Восточной Европы.

XVIII. Северный Кавказ

Об особой роли Кавказа в древнейшей и средневековой истории Евразии впервые услышал я еще студентом от В.А. Городцова, который был там лишь однажды, но сумел оценить насыщенность этого региона археологическими памятниками, ключевыми для самых различных эпох — от первого на нашей территории появления металла, земледелия и восприятия воздействий древнейших в мире цивилизаций Ближнего Востока до создания оригинальнейших культур раннего и зрелого средневековья. Далее помню, как в общем курсе археологии С.В. Кислева еще в 1943 году прозвучала мысль о Кавказе как о форпосте ближневосточной цивилизации на востоке и важнейшей роли в распространении ее на значительные области Старого Света. Далее мы — начинающие — с восторгом воспринимали сведения о замечательных открытиях Б.А. Куфтина, Б.Б. Пиотровского, А.И. Джавахишвили, С.Н. Джанашия, О.М. Джапаридзе, Е.И. Крупнова; и казалось нам, что речь идет о фантастических открытиях в другом мире. Потом обстановка оптимизировалась, «миры» сблизились, начались регулярные связи, кавказская археология стала закономерной и неотрывной частью тематики нашего коллектива. Очень большую роль имела активная деятельность Е.И. Крупнова, в лучшем смысле этого слова влюбленного в Кавказ, его древности, его научный потенциал. И еще значительную роль сыграло поступление в нашу аспирантуру молодых кавказских специалистов Р.М. Мунчаева, И. Шейхова, И.Г. Нариманова, Т.А. Бунятова, В.А. Кузнецова и др., общение с которыми «приобщало» нас к многообразной и увлекательной кавказской проблематике, началось экспедиционное общение, определялись существенные проблемы, требующие совместных исследований, все большего научного и человеческого сближения. Я уже писал, что Р.М. Мунчаев с самого начала Куйбышевской экспедиции трижды участвовал в ее исследованиях совместно со мной и А.И. Смирновым, то же следует сказать и о Н. Шейхове, И.Г. Нариманове и др. Естественно, многие из нас были крайне заинтересованы в обоюдности наших контактов и в ознакомлении на месте с состоянием и проблемами кавказской археологии.

XIX. Мекенские курганы

В 1956 году Е.И. Крупнов пригласил меня принять участие в большой экспедиции по ряду городов и областей Северного Кавказа для ознакомления и с конкретными районами, и с памятниками. В поездке принимали участие Р.М. Мунчаев, В.И. Марковин и другие находящиеся на подъеме кавказоведы, общение с которыми делало весьма показательным каждый объект и восприятие его с определенной подготовкой, с открытыми глазами. Поездка началась в Грозном, охватила ряд поразительных по природным богатствам и красоте районов и интереснейших ранних и поздних памятников: особенно помню Татартубский минарет, Нальчик с его музеем, Пятигорск с музеем и лермонтовскими местами и, наконец, Кисловодск, где в парке санатория им. Горького мы даже произвели вскрытие двух погребений раннего железного века, обнаруженных случайно при создании парковой оранжереи и еще в древности частично разграбленных. По окончании этой памятной поездки мы с Евгением Игнатьевичем посетили Махачкалу, где он не только показал мне очень оригинальный приморский город, интереснейшую экспозицию Республиканского музея, свидетельствующую об огромных перспективах дальнейшего развертывания здесь широких археологических исследований, но и съездил со мной в одну из действующих экспедиций. Насколько я помню, возглавлял ее работавший тогда в Дагестане С. Канивец, и была она в долине Сулака, которая произвела на меня огромное впечатление, как и результаты