Шрифт:
Закладка:
«Надо же», – сказал он, вертя фигурку в руках и восхищаясь каждой деталью. И он смотрел на тебя, как греческие боги смотрели на смертных девушек и вдыхали в них божественный свет. Ты стала всем, что он видел в тебе. А потом было падение, и ты рухнула, как Икар. Ты думала, что это произошло из-за мойр, эриний и детей. И ты годами скиталась по земле, не могла любоваться природой, учиться, а могла лишь напиваться в своей комнате в родительском доме. А теперь он стал учителем года. А эринии предупреждали!
И теперь ты пишешь ему, чтобы доказать, что они ошибались. Ты хочешь, чтобы он сказал, что любил тебя тогда и любит сейчас. Учитель года – это фарс. После тебя он не любил Мари и не прикасался к ней. Каждый раз, поливая газон, он представлял, что струи воды – это его слезы. Он представлял тебя, как ты живешь на этой земле, как ласково тянутся к его постаревшим щиколоткам твои изящные юные руки.
А главное, ты пишешь ему, потому что хочешь, чтобы он не дал тебе разрушить его жизнь.
В стакане стало на четверть дюйма рома меньше. Ты представляешь, как маленький человечек машет тебе со дна стакана, поднимая большие пальцы вверх. Ты закрываешь глаза и нажимаешь «отправить». А потом переходишь в папку «Отправленные», чтобы увидеть письмо, посмотреть на его электронный адрес после того, как процесс завершен и ничего уже невозможно отменить.
«У меня есть вопросы, и я хочу получить на них ответы. Я выросла и по-новому взглянула на все, что случилось. И тебе лучше было бы доказать, что я ошибаюсь».
Иногда тебе безумно хочется, чтобы кто-то перезвонил тебе. Подтвердил, что ты существуешь. Тебе нужно разжечь огонь у входа в змеиную нору. Психиатр твердит тебе, что ты – жертва, а не брошенная любовница. Это понимают все, кроме тебя. Девчонки в телефоне Сэмми. Даже парни, с которыми ты встречалась. Поначалу они тебя боялись, а потом во время секса перестали даже разуваться.
Сэмми и Мэгги отправились к своей подруге Эддисон, мастеру татуировок. Аарон на письмо не ответил. Эддисон всей истории не знает.
– Почему именно эта татуировка? – спрашивает она.
Мэгги выбрала татуировку «Я открываюсь под конец». «О» в слове «открываюсь» – это золотой снитч из книг про Гарри Поттера. Мэгги не просто фанатка. Как-то она целую ночь спала в палатке на страшном холоде, чтобы купить билеты на пятый фильм. Они с Сэмми бегали в туалет соседней кофейни, чтобы согреть руки под струей горячей воды. Когда история трогает тебя настолько, что тебе хочется, чтобы герои стали твоей семьей, это уже не просто увлечение. С «Сумерками» было иначе. «Сумерки» не про семью, они про чувства. Мэгги казалось, что ее укусили.
Слова «Я открываюсь под конец» означали, что Мэгги готова двигаться дальше. Она наконец была готова отпустить его, избавиться от всего, что связано с ним, – даже от его запаха на ее книге. Даже если она и была жертвой, это в прошлом. Она твердо решила оставить это позади.
– Я не понимаю, – повторила Эддисон.
Мэгги сделала глубокий вдох и решила рассказать свою историю в последний раз. Это будет прощальная вечеринка для девушки, которая влюбилась в вампира. Три девушки сели рядом. Эддисон работала, а Мэгги рассказывала. Иголка колола ее тело, и ей казалось, что тысячи лилипутов колют ее в руку крохотными вилами. Все оказалось и больнее, и не так больно, как она ожидала.
– Вот черт, – говорила Эддисон. – Вот гребаный мудак!
Через неделю Аарон все еще не ответил на ее письмо. Мэгги смотрела шоу «Доктор Фил», эпизод, в котором отец позволяет друзьям насиловать собственную дочь. Она уже не помнила, взял он у них деньги или нет. Мэгги вспомнила, что Эддисон тогда сказала еще кое-что. Закончив работу, она протерла татуировку тампоном, полюбовалась своей работой и отвела волосы с лица Мэгги. Мэгги и сама думала о том, что сказала ей Эддисон, и психотерапевт говорил об этом. Но слова и мысли как-то не доходили до нее по-настоящему. Возможно, сейчас все дело было в боли после татуировки?
– Ты не первая, – сказала Эддисон, подразумевая, что и последней Мэгги тоже не будет.
Мэгги смотрела на татуировку. Кожа вокруг покраснела и воспалилась. Пока что татуировка смотрелась неприглядно, но Эддисон заверила, что со временем все изменится. В любом случае, жаловаться некому, ведь наколку ей сделала подруга.
Вечером Мэгги подошла на кухне к матери. Слезы сами собой полились из глаз. Арлена подняла глаза. Короткая стрижка, серьезное лицо. Выпивает, конечно, но, когда она трезвая, об этом не догадаешься.
– Что? – всполошилась Арлена. – Что случилось?
Ей показалось, что с ее ребенком что-то случилось.
– Позови папу, – сказала Мэгги. – Нам нужно поговорить. Мне нужно что-то вам сказать.
Отец поднялся из подвала. В отличие от Арлены, ему явно хотелось чего-то большего, чего в этой комнате нет. Его отчаяние проявлялось в мелочах, но мелочи эти могли нанести смертельный удар. Диван в комнате старый, свет приглушен. Мэгги сразу же обозначила главные правила:
– Не начинайте беситься и, ради бога, не задавайте мне миллион вопросов, потому что я не знаю, готова ли ответить на них.
Родители кивнули.
– Когда я оканчивала школу, у меня был роман с учителем, мистером Ноделем.
Арлена сразу же заплакала.
– Что ты хочешь сказать? – пробормотала она сквозь слезы.
Мэгги посмотрела на отца. В его глазах тоже стояли слезы. Она никогда не была папочкиной маленькой девочкой в привычном смысле слова. Очень уж они были похожи. Оба набычивались и кричали. Она покупала ему пиво, а он чинил ее машину и никому не позволял обижать ее. Он вселял в нее смелость и давал защиту. Мэгги была младшей из детей. Мужчины знают, о чем думают другие мужчины, чего они хотят и что делают. Арлена не поняла, но ее муж точно понял, о чем говорила его дочь.
Мэгги ответила, что отношения были физическими, но до реального секса дело не дошло. Но рассказывать об этом было еще более гадко. Потому что слова привлекали внимание к самым сексуальным частям тела, которые со щелканьем выскакивали, как мячики из автомата для пинбола.
Мэгги сказала, что решила поговорить с родителями, прежде чем обратиться в полицию.
