Татьяна с трогательной благодарностью взглянула на своего знакомого, и у нее на минуту отлегло от сердца.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

В работе Горбатюк, казалось, забывал о своих физических болях. Его высокая костлявая фигура часто появлялась то в нарядной, то у шахтного ствола или в поселке. Он всегда был в окружении людей. С палкой по-прежнему не расставался, но шаг его стал ходким, нетерпеливым. Казалось, человек этот вечно куда-то спешит и все время боится, что не успеет к назначенному часу.

Всем было известно, что председатель шахткома «на ножах» с начальником шахты. Когда, случалось, Шугай отказывал шахтеру в какой-нибудь просьбе и в ответ слышал «буду жаловаться в шахтком», лицо его мгновенно покрывалось бледностью от закипавшей злости. Он знал, что Горбатюк «не слезет с него», пока не добьется своего. Когда, случалось, предшахткома наседал на него, Шугай досадливо кривился и, как человек, у которого нет уже сил спорить, махнув рукой, говорил: «Ладно, черт с тобой, делай, как знаешь…»

Сегодня, как и всегда, Горбатюк пришел на утреннюю смену вместе с первыми шахтерами. Забойщицы из бригады Быловой, забившись в угол нарядной, пели тягуче и тоскливо «Полывала огирочки дрибною сльозою…» Горбатюк знал: три дня тому назад бригаду нежданно-негаданно постигла беда — обвалилась верхняя часть лавы. К счастью, в тот момент в ней никого не было. Порода обрушилась во время пересмены. Когда Горбатюк и Шугай спустились в шахту, в откаточном штреке люди из бригад Быловой и Кострова о чем-то крикливо спорили. Оказалось, придя на смену и узнав о завале, бригада Кострова категорически отказалась приступить к работе.

— Пусть уберут после себя, тогда полезем в лаву, — в один голос заявили они.

К Шугаю подошла Былова.

— Одним нам не управиться, Николай Архипович, — едва выговорила она от волнения.

Шугай осветил дозоркой ее вдруг сразу похудевшее, черное от угольной пыли лицо.

— Эх, Варюха, Варюха, — сказал он с укором, — за рекордом погнались, а теперь — «не управимся». — И обратился к женщинам, в молчаливой растерянности стоявшим немного в стороне: — Будете в шахте, покуда не ликвидируете аварию. — Затем отыскал дозоркой Кострова, сказал ему: — Пусть они завал разбирают, — махнул он рукой в сторону забойщиц, — а ты со своей бригадой залезай в лаву и давай уголь, ясно?

Но не успел бригадир ему ответить, как раздался протестующий голос Кругловой:

— Нельзя этого делать, Николай Архипович!

Все разом повернули «шахтерки» в ее сторону. Круглова только что выбралась из лавы — спецовка на ней была мокрая, на черном лице лихорадочно горели глаза.

— Надо немедленно все силы бросить на ликвидацию завала, иначе — рухнет вся лава, — сказала она.

Шугай даже отшатнулся и бешено посмотрел на нее:

— Как это «всех»?! А уголь?

Но тут раздалась команда Кострова:

— Полундра!.. За мной, братва! — и первый бросился к лаве.

Гонористый и первый заводила Костров бригаду сколотил добрую: лодырей не терпел и сам работал, что называется, на износ. Но было известно, что морячок не жилец на шахте: заколотит кругленькую деньгу и махнет в свою Одессу. Сам он не делал из этого тайны.

Сразу же, как только бригады приступили к очистке лавы от завала, Горбатюк поднялся на-гора и приказал заведующей столовой накормить людей в шахте.

— Это антигигиенично, товарищ предшахткома, — возразила Гусакова, — там же пылища, грязь. Да и чем кормить, борщ туда не понесешь…

— Обязательно — борщ и чтобы с мясом и жирным наваром, — сказал Горбатюк.

Заведующая стояла в растерянности. Задача для нее была действительно необычная и не из легких. Такого еще не было, чтоб кормить в шахте людей.

— И посуды у меня подходящей нет, — упиралась Гусакова, — а с котлом в шахту не спустишься.

Горбатюк вскипел:

— На фронте солдат под смертельным огнем кормят, а тебе, видишь ли, антисанитария помеха. Одним словом, чтоб люди были накормлены. — Он взглянул на часы. — Через сорок минут доложишь.

И ушел.

Гусакова все же нашла, в чем отправить еду в шахту — оказался и бидон, и алюминиевые миски. Даже каждому по кружке сладкого чаю отправила в цинковом бачке. Позже забойщики и забойщицы благодарили заведующую столовой за чуткость. Гусакова, довольная, так и лоснилась от улыбки, но ни словом не обмолвилась о председателе шахткома, будто он и не был причастен к этому.

…Горбатюк подошел к женщинам, громко спросил:

— О чем грустите, красавицы?

Забойщицы перестали петь.

— Желудочную проблему решаем, товарищ председатель шахткома, — мрачно сказала Былова.

Горбатюк пристально посмотрел на бригадира и не заметил на ее лице улыбки. Подошла Зинка Постылова, бойкая, сварливая бабенка.

— Полюбуйся, дорогой Андрей Константинович, какими стали наши животики, — Зинка распахнула робу и показала конец брезентового солдатского пояса, — можно еще один животишко опоясать, а был как есть в пору, — и тут же с веселой дерзостью обратилась к подругам: — Покажите шахткому для наглядности и вы свои животики, бабоньки, не стесняйтесь.

Женщины заулыбались.

— Не дури, Зинка, — сказал Горбатюк, — Былова, говори, в чем тут у вас дело? — серьезно потребовал он.

И Варя рассказала: когда они сегодня всей бригадой пришли в столовую, Гусакова заявила, что имеется распоряжение, чтоб в течение пяти дней отпускали им не усиленный обед, а как всем, кто работает на поверхности.

— Это за то, что обвал в лаве допустили, — пояснила она. — А разве мы виноваты, если кровля такая, что не удержишь. И крепежу не хватает.

Выслушав бригадира, Горбатюк, не говоря ни слова, прихрамывая, поспешно зашагал из нарядной.

Когда он вошел в кабинет к Шугаю, тот, откинувшись на спинку стула, с видимым удовольствием говорил по телефону:

— Обижаете нас, Егор Трифонович… Да очень просто: передовая, можно сказать, шахта в тресте, и всего четыре делегата. А забойщицы у нас, сам знаешь, какие: настоящие королевы угля… Что, здорово сказано — «королевы»!.. В доклад, говорите, вставите?.. Что ж, не возражаю. Спасибо, что позвонили. Всего наилучшего.

Шугай повесил трубку, а с его давно небритого лица все еще не сходила довольная улыбка:

— Слыхал, шахтком, трест забойщиц-стахановок на слет созывает, — сказал он. — Это они здорово придумали. Молодцы! Только, черти полосатые, всего четыре места нам дают. Просил у Чернобая добавку, хотя бы шесть-семь — ни в какую! Имеются такие шахты, говорит, которым по одному пригласительному билету досталось. — И вдруг пресекся, перестал улыбаться.

— А ты чего спозаранку такой мрачный, шахтком?

Горбатюк, не отвечая на вопрос, в свою очередь поинтересовался:

— Кого это ты королевами величаешь?

Пока Шугай говорил по телефону, он немного поостыл. Иначе бы не сдержался и наговорил лишнего.

— Наших забойщиц,