— Немецкий народ подымется, Ганс. Пусть это будет даже через пятьдесят лет, но он признает нас героями и перенесет наши полуистлевшие кости в мраморных гробах в национальный храм.

Франк, однако, не очень верил в такую перспективу. Он заметил Герингу, что через пятьдесят лет не только костей, но и вообще никаких следов от их пребывания на земле не останется. Так что гробы мраморные не понадобятся.

В ответ Геринг цинично сослался на легенду об Иисусе Христе. Его распяли на одном кресте, а потом появились миллионы крестов. И каждому люди поклоняются, каждый целуют. Целуют так, как будто именно на нем испустил свой последний вздох Христос.

— Вот так будет и с нашими костями, — упрямо твердил Геринг. — Найдут чьи-нибудь кости, выдадут за наши, поместят в мраморные гробы, и потекут миллионы паломников, чтобы приложиться к мощам великомучеников…

Такого же рода беседы Геринг вел время от времени и с некоторыми другими подсудимыми. Главным образом с теми, кто, по его мнению, обнаруживал тенденцию к «чистосердечному раскаянию».

Избрав малопривлекательную роль «фюрера» скамьи подсудимых, Геринг постоянно оказывал давление на своих соседей, требовал, чтобы они ни в чем не признавались. И конечно, руководствовался при этом не только стремлением саботировать процесс. Гораздо больше его волновало другое. Геринг хорошо знал своих коллег по правительству и заранее предвидел, что если они начнут «признаваться», то уж непременно будут сваливать на него наиболее тяжкие обвинения.

Как бы подсознательно тут действовала и другая пружина. Тщеславному и дешевому позеру Герингу, сознававшему, что за процессом следит вся мировая печать, хотелось во что бы то ни стало произвести впечатление, будто он, несмотря ни на что, сохранил «веру в идею», именно на нем лежит главная ответственность за поведение других подсудимых. Геринг напоминал иногда дрессировщика с хлыстом внутри железного вольера, время от времени загоняющего зверя на тумбу.

Уже в первый день допроса он похвалялся перед Джильбертом:

— Не забывайте, что против меня здесь выступают самые лучшие юридические силы Англии, Америки, России, Франции со всем их юридическим аппаратом…

И конечно же, Геринг не мог скрыть своего удовлетворения, когда трибунал вынес решение, что по всем вопросам истории и программы нацистской партии показания может давать только он: представлялся случай еще раз дать понять другим подсудимым, что ему здесь отводится первая роль. После этого хлыст дрессировщика заработал с еще большей бесцеремонностью.

Вот Шпеер неожиданно сообщил суду о своих приготовлениях к покушению на Гитлера. Во время перерыва Геринг набрасывается на него с упреком:

— Вы не сообщили мне, что собираетесь говорить об этом.

А Шпеер и не думал согласовывать методы спасения своей шкуры с Герингом. Вечером он сказал с видимым возмущением:

— Геринг думал, что… может устроить спектакль и заставить нас вытянуться в струнку, аплодировать ему, кричать «браво»…

Не уберегся от хлыста дрессировщика и Кейтель. На допросе по поводу казни пятидесяти пленных английских летчиков он вынужден был под давлением неопровержимых доказательств признать этот факт. Но стоило только бывшему фельдмаршалу вернуться после этого на скамью подсудимых, как бывший рейхсмаршал стал строго выговаривать ему:

— Зачем без нужды признавать себя виновным?

Геринг упивался славой в годы нахождения у власти. Эта страсть не оставила его и на скамье подсудимых. Гипертрофированное самомнение не давало ему покоя ни днем ни ночью и часто оборачивалось самой смешной своей стороной.

Когда Джексон произносил обвинительную речь, все заметили, что Герман Геринг очень усердно ведет какие-то записи. Потом доктор Джильберт рассказал мне, что бывший рейхсмаршал скрупулезно подсчитывал, сколько раз назывались в этой речи имена каждого из подсудимых, и, к своему великому удовлетворению, установил, что его имя было упомянуто сорок два раза, то есть значительно больше всех других.

Джильберт заметил Герингу, что если бы на скамье подсудимых сидел и Гиммлер, то он, видимо, еще больше популяризировал бы имя рейхсмаршала. Геринг сразу почувствовал подвох в этом замечании и поспешил объявить доктору, что отношения между ним и Гиммлером характеризовались политическим соперничеством:

— Я всегда считал, что первые сорок восемь часов после смерти Гитлера были бы для меня самыми опасными, потому что Гиммлер непременно попытался бы убрать меня с дороги. Придумал бы «несчастный случай в автомашине», или «сердечный приступ из-за смерти дорогого фюрера», или что-нибудь еще в этом роде… Но здесь, на скамье подсудимых, — с улыбкой продолжал Геринг, — он был бы, пожалуй, рад уступить мне первое место.

Что и говорить, Герман Геринг хорошо знал Генриха Гиммлера, хорошо понимал, что рейхсфюрер СС всегда счел бы для себя праздником тот день, когда можно будет принести венок на похороны рейхсмаршала. Впрочем, Геринг и сам мог дать Гиммлеру сто очков вперед по части «автомобильных катастроф» или «сердечных приступов», когда дело касалось его политических соперников.

Еще на заре нацистского режима, в августе 1933 года, Герман Геринг вызвал к себе виднейшего криминалиста прусской полиции Небе и дал ему задание «организовать» автомобильную катастрофу для Грегора Штрассера. Потом он великодушно уступил и согласился, если потребуется, заменить автомобильную катастрофу «несчастным случаем на охоте».

Так что трудно сказать, кто у кого научился: Геринг у Гиммлера или Гиммлер у Геринга.

Политический старт

И своей биографией, и всей своей карьерой Герман Геринг резко отличался от других подсудимых: и от той незначительной их части, которая почитала себя аристократией среди нацистской черни, и от той, которая рассматривала себя идеологической и политической основой режима. Всем своим прошлым Геринг как бы напоминал аристократам типа Нейрата и Папена, что происходят они из одной и той же среды. А всей своей практической деятельностью Геринг как бы говорил, что он человек дела, человек действия, в отличие от «чистых демагогов» типа Розенберга и Штрейхера.

Родился Герман Геринг в 1893 году в Баварии. Отец его был губернатором в Юго-Западной Африке, поддерживал тесные связи со многими английскими государственными деятелями, в особенности с Сессилем-Родом и Чемберленом-старшим, симпатизировал Бисмарку. Добрую половину своей юности будущий рейхсмаршал провел в Австрии.

— Расскажите коротко трибуналу вашу биографию до начала Первой мировой войны и во время ее, — обратился к Герингу его адвокат Штамер.

И Геринг начал:

— Обычное воспитание — сначала домашний учитель, затем кадетский корпус, потом действительная служба в армии в качестве офицера… К началу Первой мировой войны я был лейтенантом в пехотном полку… С октября тысяча девятьсот четырнадцатого года стал летчиком, сначала на самолете-разведчике, затем недолго на бомбардировщике. К