– Прощайте, маэстро.

Джузеппе смотрел на закрывшуюся за графиней дверь.

– Прощайте, графиня, – пробормотал он.

Маэстро слышал звук ее удаляющихся шагов, в комнате еще стоял ее лавандовый аромат. Прекрасная, мудрая, очаровательная… Однако, останавливать ее уход не было желания вовсе.

Он взглянул на газету La France Musical. Открыв пятую страницу, Джузеппе увидел множество частных объявлений. Одно из них гласило:

«Курсы пения Джузеппины Стреппони. Четыре раза в неделю в квартире певицы…». Далее следовали адрес, расписание и стоимость занятий.

Маэстро покачал головой и угрюмо улыбнулся. Что хотела сказать этим намеком Аппиани, его не интересовало совсем. Композитор прекрасно знал, что Джузеппина обосновалась в Париже и стала одним из популярнейших в городе преподавателей вокала, что парижская богема от нее без ума, но бывшая дива предпочитает уединенный образ жизни. Правда, поговаривали, будто ее часто видели в обществе Адольфа Адана, композитора, подарившего ценителям прекрасного балет «Жизель». Мир Милана, как и всегда, полнился слухами.

Джузеппе откинул газету и взглянул на часы. Пора было собираться. Через три четверти часа его ждут в гостях у Кларины Маффеи, которая «найдет себя не в силах простить маэстро до конца своих дней, если тот покинет Милан, не попрощавшись». О том, что ему возможно организуют новую встречу с лидером движения сопротивления, Верди догадывался, и когда графиня повела его знакомыми коридорами в дальний кабинет, сильно не удивился.

В камине кабинета горел огонь, играя танцующими отблесками по книгам на стеллажах из красного дерева. Маэстро Верди и синьор Мадзини сидели в креслах друг напротив друга. На изящном кофейном столике между ними красовался конверт, декорированный ажурным тиснением.

Джузеппе курил предложенную ему сигару, наслаждался бокалом вина и вел неспешную беседу ни о чем, которая явно была лишь прелюдией к основному разговору. Он не мог перестать удивляться тому, насколько уверенно и спокойно чувствует себя в обществе Мадзини. Еще каких-то три года назад сидевший напротив него человек казался Верди полубогом. Ангелом, которому небеса поручили вершить справедливость на истерзанной итальянской земле. Сейчас перед маэстро сидел равный ему собеседник, искусно плетущий кружево диалога прежде, чем приступить разговору о главном.

– Я слышал, вы бросаете свою преданную публику с разбитым сердцем, – по этой фразе Мадзини Джузеппе понял, что они переходят к делу.

– Публика не умеет быть преданной, синьор Мадзини, – улыбнулся маэстро, – Словно избалованный ребенок, не ценящий прошлых усилий, она будет биться в истерике и кидаться яблоками в недавнего кумира, стоит хоть раз не исполнить ее каприз.

– Тут сложно спорить, – согласился Мадзини и сразу же спросил, – Есть ли какие-нибудь конкретные планы на пенсию, если я могу позволить себе поинтересоваться?

– Мне нужен отдых, – попытался отмахнуться Джузеппе, – Полагаю, момент идеально подходит для путешествий?

Три года с момента их первого разговора прошло, а значит, революционные восстания по всему полуострову должны были начаться со дня на день.

– Это правда, – Мадзини улыбнулся и кивнул. То, что маэстро в курсе приближающихся волнений, не было для него сюрпризом, – Италия не будет безопасным местом в течение следующих нескольких месяцев. А что потом?

Джузеппе чувствовал, что рано или поздно разговор должен был повернуться в сторону уговоров оставить мысли о пенсии, но все же неприятно щекочущее раздражение заставило его поежиться.

– Правильно ли я понимаю, что у вашего любопытства, синьор Мадзини, есть вполне конкретные цели? – ответил вопросом маэстро, – Я выполнил все свои обязательства перед вами, не правда ли?

– С лихвой! – воскликнул политик, – И теперь вы слишком ценная фигура, чтобы Италия вас отпустила!

Мадзини открыто смотрел на Верди с лицом, выражавшим искреннее дружелюбие, но отблески огня в его глазах казались маэстро дьявольски зловещими. Тщеславие – любимая приманка на крючке у сатаны. Джузеппе вдруг поменялся в лице. Он понял, насколько чужда и безразлична ему стала эта приманка.

– В политике человек либо крупица в толпе, либо ценная фигура на шахматной доске. В любом случае, сам человек важности не имеет, – глухо произнес он.

– Свобода нации не может измеряться благополучием одного человека, маэстро, – лишь снова улыбнулся Мадзини.

– Создание единого итальянского королевства – благороднейшее дело, но оно не имеет ничего общего со свободой нации, – вздохнул Джузеппе. У него не было ни малейшего желания исполнять реверансы и облекать свои мысли в почтительные формы.

– Это всецело зависит от качеств будущего суверена, – не было и тени того, что слова маэстро хоть сколько-то смутили синьора Мадзини, – Который, как вы можете убедиться, довольно высоко ценит преданность.

Мадзини перевел взгляд на конверт, лежавший на кофейном столике и продолжил:

– Вексель Савойского королевского дома. На ваше имя. Полюбопытствуете?

Верди нехотя взял и открыл конверт. В следующее несколько секунд тишины маэстро, смотрел на документ с лицом человека, который искренне не верит своим глазам, а Мадзини наблюдал за ним, расплывшись в довольной улыбке.

– При приблизительном подсчете указанная сумма утраивает прибыли, полученные вами за период нашего небольшого соглашения. Похоже, «три» – ваше счастливое число, маэстро, – продолжил он, – Доступно для обналичивания через год вместе с титулом графа, что будет дарован лично его величеством. При условии, разумеется, что вы продолжите радовать нас своим искусством.

Джузеппе оторвался от документа и поднял голову. Выглядел он до глупого обескураженно.

– Иногда положение ценной фигуры на шахматной доске неплохо окупается, – закончил политик многозначительным тоном.

– Я… – поднявшийся в голове маэстро вихрь трещащих на невероятной скорости умозаключений, похоже, лишил его дара речи.

– У вас есть год, чтобы подумать и дать ответ, – доброжелательно отмахнулся Мадзини.

Когда Джузеппе ехал в карете обратно домой, держа в руке предложенный вексель, ему казалось, что ладонь горит. Разорвать конверт хотелось так же сильно, как и прижать его к сердцу. Такого статуса, такого состояния и титула никогда даже близко не было ни у одного композитора, что знала итальянская земля. Когда-то парнишка, трущий засаленными тряпками столы придорожного трактира, теперь мог стать купающимся в роскоши графом Верди…

Всю ночь маэстро провел за столом кабинета. В ритме стука своего вечного спутника-метронома он барабанил пальцами по подлокотнику кресла и стеклянными глазами смотрел на вексель Савойского королевского дома, лежавший перед ним. Сидел он так, пока глаза не закрылись и его не забрал сон.

Наутро богато убранная карета, кряхтя под тяжестью дорожных сундуков, унесла маэстро Верди прочь с итальянской земли.

Уже через несколько дней и еще много недель после Джузеппе часами гулял по не знакомому с ним городу, не торопя свой отъезд в Лондон. Даже на самой людной улице он был один. Его не узнавали, не пытались с ним заговорить