Шрифт:
Закладка:
— Вот мой нож, — продолжал Подрез ещё суровее, без намёка на улыбку. Достал из ножен длинный кинжал с оправленной серебром рукоятью и, протягивая его девчонке, обратился к сопернику: — Оружие есть?
— Нет.
— Если есть, сдай такальщику.
Зинка приняла кинжал двумя руками за лезвие, и цыплячья грудь её в разрезе рубашки покрылась пупырышками.
— Меня не бойся, я не дерусь, — сказала Федька по-татарски.
Зинка вскинулась, метнулась взглядом, словно что-то невероятное произошло, словно кинжал в руках заговорил на родном наречии. И Подрез тоже дёрнулся, забыв на мгновение благоприобретенное хладнокровие. Подрез не знал языка! И, поколебавшись... не переспросил, не решился обнаруживать слабость.
И вот, с едва постижимым... потусторонним стуком перекатились по майдану, легли три кости, бросили маленькие свои тени. Три звёздочки, три небесные заблудницы — планеты, совершившие свой прихотливый путь, чтобы открыть сокровенное число: двойка, четвёрка, пусто — шесть. Шесть очков, сказали планеты. Полуудача, полусчастье, верная половина в руках, не поражение и не победа. Двусмысленная гримаса судьбы, из небытия, из пустоты вознёсшей тебя на шесть ступеней вверх, только для того, наверное, чтобы нагляднее обозначилась роковая неодолимость шести оставшихся до торжества ступеней.
— Начнём, пожалуй, — перекрестившись, тихо сказал Подрез. Но вместо того, чтобы приступить к делу, поднял одну из костей и внимательно, словно первый раз видел, оглядел: четыре прозерненные стороны с полустёртыми точками. Такую же кость с несколько большим правом на любопытство вертела и Федька. Один, два, три, четыре и две стороны пустые.
— Начнём! — внушительно повторила Федька, собрала в горсть кости и, подражая Подрезу, бросила их вверх через большой палец на доску. И так неловко, что одна, разумеется, перескочила закраину майдана.
Подрез глянул с лёгким, пока ещё не определившимся удивлением — ничуть это всё не походило на отточенный, изящный бросок ведомого зернщика, игрока по призванию и по опыту.
— Перебросить, — сухо сказал он. — Переброс! — сердито повторил для Зинки. — Такальщик, говори!
Девчонка не понимала.
— Переброс, скажи! — начал выходить из себя Подрез, словно именно Зинка и отличилась неловкостью.
— Переброс, — молвила Зинка, чтобы успокоить хозяина, и увидела, что это и вправду действует. — Пе-ре-брос, — старательно повторила она, когда Федька изловчилась метнуть все три кости на доску.
— Дура! — воскликнул в сердцах Подрез, имея в виду, конечно, не соперника (которого он должен был бы называть дураком), а всё ту же Зинку. — Какой теперь к чёрту переброс. Смотри, что выпало: один-пусто-три. Всего четыре очка. Четыре, так? Повтори: так!
Дело наладилось.
Подрез метнул в свою очередь, выиграл и мелком на суконной скатерти изобразил чёрточку — один щелкун. Федька почувствовала, что то место, по которому соперник в случае победы должен был охаживать её, как принято, кошевой ложкой, заранее уже зудит. Кошевой ложкой слабо не будет, снасть не маленькая.
— А то давай на деньги, — небрежно предложил Подрез, словно бы разделяя с Федькой сомнения.
Одинокий белый червяк на зелёном сукне — сколько их сюда наползёт? Сколько их сюда допустить, прежде чем остановить нашествие? Вот, собственно, и ответ: заранее наметить себе, сколько ты можешь проиграть. В этом всё дело.
«Они подобны лавине червей, что сыплются после дождя с яблок», — читала Федька когда-то по-восточному причудливое описание турецких всадников «быстротекущих» — акандие.
— Сто щелкунов — три рубля, — сказала она с отчаянной беззаботностью в голосе.
Склонившись, Подрез принялся затирать рукавом кафтана чёрточку-червяка. И только после этого, уничтожив всякий намёк на прежние соглашения и счёты, поднял глаза на соперника — спокойно и строго.
Так они и стали играть: Подрез бесстрастно, а Федька, волнуясь чуть больше, чем заслуживали того пустячные проигрыши и выигрыши. Червяки рождались и умирали по обе стороны линии, которой Подрез разделил поле. «Так» — усердно кивала девчонка-такальщик, Федька, взглянув на очки, переводила взгляд на татарку и обращалась потом к сопернику. Потрескивали оплывшие свечи. «Так», соглашалась Зинка и тайком позёвывала. Ребёнку давно пора было спать.
Губительная зернь оказалась на поверку не слишком захватывающим занятием. Волнение ушло, однообразный ход игры начинал уже утомлять — кости катились с безразличным перестуком, в котором ничего не оставалось от потустороннего, нездешнего значения, что слышалось поначалу возбуждённому новичку.
Подрез остановился, ему тоже поднадоело.
— Нагар сними, — велел он девчонке и, отвалившись на спинку стула, раскинув руки, завёл взгляд в прокопчённый потолок.
После затяжной борьбы общий Федькин выигрыш составлял пять щелкунов.
— А то давай после каждого кона поднимать ставку вдвое, — Подрез, не прикрываясь даже кулаком, разинул в зевке пасть. — Вот у тебя пять щелкунов, а в следующий раз десять. Да что объяснять, лучше меня знаешь!
Лучше Подреза Федька не знала, но краем уха о такой, сугубой игре слышала. «Придётся, видно, попробовать, — решила она, — иначе не узнаешь, что такое зернь». Размеры явления познаются в крайних его выражениях.
— Ладно, давай кидать, — пожала она плечами, словно речь шла о всё той же неспешной тягомотине.
Следующим коном пять Федькиных щелкунов обратились в десять. Пять и десять — у неё стало пятнадцать, но играли дальше не на итог, а на последнюю ставку. То есть десять стали в этом коне двадцатью. Их и взял Подрез. После чего за вычетом Федькиного выигрыша — за вычетом пятнадцати Федькиных щелкунов — у него стало пять. Теперь игра началась как бы заново — с пяти. Один выигрыш соперника возвращал игру к началу, и прежний победитель обращался в проигравшего, имея вместо большой победы маленький проигрыш, этот проигрыш и становился опять начальной ставкой.
Ещё раз выиграл Подрез и прибавил себе десять щелкунов.
В следующий раз у Федьки выпало девять очков: три, три и три.
— Девять! — объявила Федька, скрывая возбуждение. Хорошая сумма, основательная надежда на выигрыш. — Девять, так? — обратилась она за подтверждением к такальщику.
Бросил Подрез: одиннадцать.
Федька проиграла рубль. В этот раз ведь Подрез набрал уже двадцать щелкунов, и пятнадцать у него было. Тридцать пять щелкунов в итоге — рубль с копейками. Рубль — это и был тот безопасный предел, который Федька положила себе, когда села играть.
Она заколебалась. Один выигрыш — и квиты. Один проигрыш... На этот раз Подрез прибавит себе сразу сорок щелкунов — второй рубль за бросок костей. Однако сколько бы ни
