Шрифт:
Закладка:
— Ох, — Елизавета смахнула слезу. — Ты, Алексей Петрович так о деяниях Петруши говоришь, что я пуще прежнего уверовала, что Пресвятая Богородица приходила к нему, вона уже два раза от злодеяний спасла наследника, видать охраняет его. Все, не гневаюсь более. Ведаю, что серебро свое он растратил на войну, в этом годе так и не было дано Военной коллегии денег, а в Москве быка не купить, все на прокорм воинства идет. А что ты сказывал о Польше?
— Тут, матушка, то же, что и с иными — ополчаются супротив России. Август молчит, а Радзивилы с Агинскими конфедерацию [право шляхты собираться и, по сути, бунтовать против политики короля, отстаивая свои интересы] собирают в Баре [в реальной истории появилась чуть позже и там же, в украинской крепости Бар]. Призвали не идти на уступки диссидентам [название некатолических конфессий], — канцлер замолчал, ожидая вопроса.
— И что с поляками делать? Вразумить короля Августа? Так тот более в Саксонии пребывает, сам польскую шляхту побаивается! — говорила государыня ровно то, что от нее ждал канцлер.
— И тут, матушка, разумник, твой племянник, пораду дал, чтобы подымать окраиных гайдамаков, да направлять тех на барских конфедератов. Тем нынче не до того, чтобы пакостить России. А будь что, то и калмыков с башкирами можно отправить порезвиться, — канцлер улыбнулся, не смог он сдержать радости, что доклад государыни так легко складывается, как любит Бестужев — по выверенному сценарию.
— Ты, что, старый, рад, что не позвала за Ваней Шуваловым, Воронцова не кликнула и перечить тебе некому? — лукаво прищурилась государыня, по-своему расценив радость канцлера. — Занят Ваня, открывать университет готовится, вот и мечется, все не уймется, говорит, что не успевает. А что до Воронцова, так вице-канцлера отправила я в Крым и ногайцам принимать все по чести, бумаги править. А то Петруша повоевал, а как все по правде описать, не сподобился.
— Спаси Бог, государыня, токмо все то, что тебе говорю, знает и вице-канцлер, — Бестужев встал и в пояс, нарушая этикет, поклонился.
— Уймись спину гнуть, старый, ты, коли уже уверовал в Петрушу, так чаще подле его будь. А то Шуваловы уже в коммерцию цесаревича вовлекли. А наследнику нужно и политику разуметь, — государыня улыбнулась. — Иди, Бестужев, а то и видеть тебя трезвым чудно мне, поди уже водки принесли и только тебя дожидаются, кабы налить.
Императрица оставалась умиленной. Она чувствовала некое даже не теткино, но материнское довольство от успехов того отрока, что уже было списала с раскладов престолонаследия. Однако, верная и любимая Марфуша буквально одной фразой «Не боишься, Лиза, что Петр Федорович великую силу набирает?» испортила настроение.
Елизавета Петровна имела патологическую фобию. Дочь Петра Великого так долго шла к трону, через унижения, постоянные страхи. Она видела множество интриг и государственных переворотов, один из которых сама же и организовала. А что если?.. Да нет же, Петруша не может!
*…………*……….*
Дорога Петербург-Москва
Конец марта — начало апреля 1750 года
Теперь жизнь налаживается, вот точно так, многое удается, все не зря! Прекрасный мокрый снег с дождем, чудесная жижа вместо дорог и даже веселье от промозглого ветра и остановок каждые сто-сто пятьдесят метров из-за того, что карета вязнет по оси в грязи.
Откуда такие эмоции, да при такой-то погоде? Так, пришел Шпанберг. Двадцатого марта пришел, немного потрепанный, но не потерявший ни единого корабля. Да еще с отличными новостями. А то, что вместе с пятью линкорами, семью фрегатами, пришел и один военно-торговый корабль — вообще счастье и дело не в самом судне. Многие корабли были загружены чаем и частью специями, но все это понятно и предсказуемо.
Но торговое судно типа «корабль ост-индской компании» было самым дорогим во всех отношениях. Там было золото и меха. Померанцев не стал распределять груз по другим кораблям, а отправил то судно, на котором были давшие клятву о тайне люди. Впрочем, из всей команды о золоте знали только три человека.
На фрегате, который исследовал глубины у американского побережья, в Ново-Архангельск был отправлен груз — намытое за год золото, там же, в отстраиваемом городишке, были на торговое, вместительное, судно загружены меха морского бобра, соболей, китовый жир. Больше двухсот килограмм золота, если пользоваться ещё не установленной метрической системой [Для Калифорнийского месторождения для первоначальной добычи намываем допустить, с долей фантастики, можно]. Это больше ста тысяч рублей в серебре. Учитывая меха, разницу на продаже чая, авантюра уже пополнила подвалы Ораниенбаума на шесть сотен тысяч рублей, десять десятков подвод прибывали, стараясь перемещаться ночью и под охраной казаков, которые, впрочем держались чуть в стороне, дабы не вызвать лишнего внимания к грузу. Еще полтора года и все расходы окупятся, пойдет чистая прибыль. Такая окупаемость была фантастической, учитывая, сколько людей и ресурсов уже задействовано в мероприятии.
— Петр Федорович, Вы пребываете в исключительном расположении духа, что же может Вас настолько радовать при небрежении к столь неприятной погоде? — спросил меня Михаил Васильевич Ломоносов.
Я ехал в компании великого ученого, так как и он устремился в Москву, будучи полностью увлеченным завершающим этапом организации университета. Туда же нужно и мне, посему, есть возможность предметно и без спешки пообщаться, а то или я, или ученый, все спешим успеть, обгоняя размеренное течение времени в эту эпоху. И нужно было найти купцов, которым частью продать товар, найти голландцев и англичан, которым реализовать чай и меха. Так же отправить Брокдорфа с колониальным товаром в Киль. Мне не хотелось тратить время, которого в связи с прибытием Шпанберга, просто не было, но тетушка потребовала к себе. Как будто возле ее юбок со мной ничего не случится. Это в том числе проявляются негативные стороны «покушения».
Между тем необходимость встречи с Ломоносовым давно назрела, а в дороге, при отсутствии возможности ускорить путь нажатием педали газа, самое то для общения.
Время, как же его не хватает! Всем нужно внимание, важно продолжать заниматься своей физической подготовкой, читать много книг, чтобы быть в курсе всякого рода вольтерианства. А всего-то хочется, поиграть с Аннушкой и Павлом, так вот их-то, как раз, сложнее всего увидеть.
Много времени стала воровать жена, которая требовала все большего внимания. И ладно бы внимания моего, как мужчины, так нет. Катерина, все больше увлекающаяся трудами Дидро и Вольтером, искала во мне оппонента в спорах или единомышленника, постоянно настаивала на общении, как только я попадался ей на глаза. Уже ловил себя на мысли, что стараюсь избегать супруги.
Великая княгиня в своих фантазиях уже упразднила крепостное право, облагодетельствовала образованием всех подданных. Я же примерял в спорах с увлеченной, несомненно, умной, женщиной роль «адвоката дьявола» и постоянно дискутировал, ввергая супругу в неистовство. А еще ее извечные жалобы на «скуку», упреки, что мы мало развлекаемся. Екатерина быстро выкинула из головы все свои грешки передо мной, превращается в склочную жену и находя поводы для упрека.
Ну не нравятся мне развлечения этого времени, пустые досужие разговоры о моде или об оскандалившихся гвардейцев, кто с кем спит, а кто только желает с кем переспать. Общих тем уже не осталось, Екатерина охладела к делу издательства журнала «Россия», это видно и потому, что он становится менее интересным, у меня даже запланирована встреча с Якобом Штеллином по этому поводу.
Это разлад? Похоже! Уже нету той страсти, близость происходит, как необходимое, а не желанное. Не получилось стать соратниками, разные цели и еще более разнящиеся пути их достижений. Последний раз, когда мне действительно показалось, что мы с Катериной испытываем обоюдную страсть было перед приемом, но такое все больше
