Шрифт:
Закладка:
– Что носом водишь? – поинтересовался у меня Певцов, сидящий за столом и попивающий кофеек. – Учуял родной запах? Ну да, заходил Толя в гости, было. Но я же не могу его развернуть на пороге из-за того, что сейчас в моем доме его сын находится, верно?
Верно-то верно, только я в совпадения не верю.
Хотя…
Какая разница?
– Да мне такое и в голову не пришло даже, – заверил я его. – К тому же мы с ним вчера нос к носу столкнулись. Ну и ничего, очень мило поболтали.
– Уж наслышан, – хмыкнул дядя Сережа. – Не знаю, что ты там ему наплел, но Толя два раза тебя «сыночком» назвал.
Выходит, здорово я родителя разозлил. Просто в его устах данное слово является не ласковым обращением к любимому чаду, а уничижительной характеристикой.
– Характер, – вздохнул я. – В него, кстати, и пошел.
– Вот и я про то. – Дядя Сережа хрустнул печенькой. – Садитесь есть, недоросли. Да, Валер, давай-ка мы с тобой разговор на потом перенесем, если ты не против. Мне надо с бумагами еще поработать, а вопрос все же серьезный, его на ходу обсуждать не стоит. Лучше приезжай-ка ты к нам в следующую субботу часика в два на обед. Посидим, ухи похлебаем, шашлыков покушаем, вина выпьем, все обговорим. Жанна нам своих фирменных пирогов напечет. Самолично расстарается, а не закажет где-то в пекарне.
– Да? – удивилась его супруга.
– Да! – сказал как припечатал дядя Сережа.
– Да. – Верно классифицировав его интонации, мило мне улыбнулась тетя Жанна. – И Юленька мне поможет.
– Не знаю, не знаю. – Моя подруга уже ухватила изрядный кусок холодной телятины, а сейчас выбирала соус, с которым ее есть станет. – Готовка – не мое.
– Не поверишь, дочь, но как бы я был счастлив, если бы удалось узнать, что же в этой жизни твое, – печально произнес дядя Сережа. – Пока под данное определение подходят только ночные гулянки и безделье.
– Ой, не начинай! – попросила его моя приятельница. – Мам, а что, аджики нет?
Это все было очень мило и по-семейному, вот только не нравилась мне мысль о том, что в следующую субботу сюда ехать надо. Во-первых, я понятия не имею, что через неделю будет, особенно учитывая то, на какой карусели я верчусь. Во-вторых, дядя Сережа явно решил довести до ума тот план, в котором я и Юлька сначала обмениваемся кольцами, потом уезжаем на месяц куда-нибудь в Венецию или Флоренцию, а через годик дарим ему внука. Вернее, нашим семействам, уверен, что мой отец в теме и в деле. Даже не удивлюсь, если я его здесь за столом увижу. Причем он и не подумает разыгрывать картину «да мы тут случайно оказались». А зачем?
Но пришлось все же дать слово, что я заявлюсь сюда в следующие выходные, никуда не денешься.
К дому я подъезжал уже в густых вечерних сумерках, поскольку хорошо пришлось на трассе постоять. Лето, вечер, пробки. Мерно гудел мотор машины, водитель всю дорогу тихонько напевал какие-то восточные куплеты, что-то вроде «ай-лай-махалай», и я под этот аккомпанемент чудно задремал. И уже чуть ли не у самого подъезда меня разбудил телефонный звонок.
Оказалось, это про меня Пал Палыч вспомнил. Вот уж не ждал, не гадал.
– Валера, привет! – бодро проорал он в трубку. – Как твои дела?
– Привет, – ответил я ему. – Помаленьку. Ого!
– Чего «ого»? – удивился оперативник. – Ты о чем?
– Это я на счетчик такси глянул. Цифра впечатлила.
– Ясно. – Михеев помолчал пару секунд. – Слушай, я вокруг да около ходить не стану. Валер, нам твоя помощь нужна.
– Нам или тебе? – уточнил я. – Если тебе – за мной должок, потребуй – и получишь.
Я отдал водителю деньги и вылез из машины.
– Все же «нам», – ответил оперативник. – Но если что, то можешь списать мой долг, не проблема. Мне важен результат. Но о деталях лучше не по телефону. Я неподалеку от тебя нахожусь, может, подъеду, потрещим?
– Валяй, – согласился я. – Только есть у меня дома нечего, сразу предупреждаю.
– Пиццу закажем, – предложил сотрудник Отдела. – Я угощаю.
– Не вопрос, – согласился я, открывая подъездную дверь. – Тогда жду.
А дальше на меня навалилась темнота.
Эта женщина была очень красива. Ее лицо словно сошло с картин русских художников семнадцатого-восемнадцатого веков, к примеру, Рокотова или Левицкого, оно пленяло раз и навсегда некоей особенной прелестью, для описания которой и слова-то вот так сразу не подберешь. Разумеется, художникам свойственно преувеличивать достоинства изображаемой персоналии, да и денежных заказчиков редкий творец захочет расстраивать. Правда в искусстве – это прекрасно, но в данном случае она ведет не к славе, а к вынужденному голоданию. А ведь в то время красавиц было не так и много, у большей части девиц с тех портретов черти на лице горох молотили. Оспа до той поры, пока Фома Димсдаль не начал в России прививки ставить, народ косила и уродовала будь здоров как, особо не разбирая, кто перед ней – пахарь или княжна.
Но тут все на самом деле было безукоризненно. Великолепная фигура, которую не портило пусть и дорогое, но какое-то очень кургузое платье, лучистые голубые глаза, точеный носик, губы, которые так и шептали: «целуй нас».
Вот только дела у красавицы шли не лучшим образом, иначе с чего бы глаза ее были полны слезами? Впрочем, причина того стала понятна мгновением позже, поскольку я увидел то же, что и она, а именно плотного рослого мужчину, который весело и азартно предавался радостям плоти с неказистой молодой девахой на здоровенной, что твой аэродром, кровати. Причем не то что штанов не снимая, но даже и сапог с длинным голенищем. Надо же, я всю жизнь считал, что подобные ситуации исключительно в анекдотах встречаются.
Как видно, плачущая девушка что-то сказала, поскольку мужчина повернул к ней голову и недовольно скривил лицо.
Странный тип, надо признать. По нему такая милашка слезы льет, а он ей предпочел не пойми кого. Хотя… Может, тут имеют место быть другие отношения? Может, он отчим, а она падчерица? Или это вообще отец и дочь?
Дрожь, рябь, и вот картина сменилась. Все тот же мужчина, все та же женщина, вот только интерьер и третья участница другие. Эта, новая, была куда симпатичней предыдущей, но радости красотке это явно не добавило. Да и мужчина вел себя теперь куда агрессивней. Он прервал процесс, поднялся с невысокого диванчика, стоящего у стены в просторной зале, подтянул штаны, подошел к что-то горячо говорившей женщине и коротко ударил ее в лицо. Сильно так, с разбитых губ слетели брызги крови, запачкав рукав его белой рубахи с отложным воротником, а несчастная жертва вовсе упала на пол.
Мужчина брезгливо поморщился, несколько раз пнул бедняжку носком сапога в живот, после вернулся к своей пассии, которая испуганно смотрела на происходящее, спустил штаны и занялся тем, от чего его оторвали.
