цепи. По телу, от левого лёгкого к правому, катились солёные волны, глухо обрушиваясь на препятствие и недовольно откатываясь назад. Иногда в темноте вспыхивали искры, иногда пролетали огненные жуки. Нужно было идти отсыпаться. Я собрал свои вещи, в коридоре, как сумел, оделся, нашёл кроссовки, вышел на лестницу. В подъезде было светло и звонко, как в шахте, из которой выбрали уголь, а наполнили вместо этого стеклом и солнечной пылью. За окнами начиналось сухое августовское утро. Я пошёл вниз, считая ступеньки, сбиваясь со счёта и начиная снова. Внизу, за дверьми, на улице, услышал какое-то движение. Псы, – подумал, – это уличные псы ждут меня, чтобы перегрызть мне горло за всех, кого я в этой жизни обидел. Остановился, решился, толкнул двери ногой. Они со скрипом распахнулись. Свет ударил мне в глаза. Так, будто я вышел из лабиринта, которым блуждал последние десять лет.

Было их много. Я даже не видел тех, что стояли сзади. Но чувствовал их тепло, от которого ноздри и горло брались льдом. С полсотни их было, наверное, а то и больше – глаза ещё не привыкли к яркому утреннему свету, их чёрные абрисы застыли, будто вырезанные из старого железа. Одеты были по-уличному, всем лет по двадцать-тридцать, короткие волосы, удобная спортивная обувь, лёгкие куртки с капюшонами, тёмные широкие тренировочные штаны. Стояли неподвижно, ожидая, очевидно, моего появления. Поймали, – подумал я и прислонился спиной к кирпичной стене.

Они внимательно разглядывали меня, смотрели мне в глаза, ловили мои панические движения. Наконец один из них, старший, заговорил.

– Оттуда? – кивнул он на окна вверху.

– Ну, – согласился я.

– Давно тут живёшь?

– Недавно, – честно ответил я.

– Чёрного знаешь?

Я заколебался. Кто они? – подумал. – Что им говорить? Чёрного я знал. И он меня тоже знал. Но я не знал, хорошо это или плохо. Решил говорить, как есть.

– Знаю, – сказал.

– Знаешь, где он? – старший подошёл ко мне совсем близко и приглушил голос.

– Да откуда? – удивился я.

– Точно? – переспросил старший, вплотную приблизив ко мне своё лицо. Пахло от него бензином.

– Точно, – я пытался не отводить взгляд.

– Ну ладно, – так же тихо сказал старший, – узнаешь – скажи.

– А вы кто? – не удержался я.

Старший на мгновение отшатнулся и посмотрел на меня, не пряча удивления. Потом снова наклонился и тихо заговорил. Почти зашептал. Я ловил какие-то его слова, другие безнадёжно пролетали мимо меня. Переспрашивать я не решался, слушал то, что мог услышать, дивясь и запоминая. Потому что говорил он вещи важные. Настолько важные, что мне и слышать их было не обязательно – я и так всё знал.

– Мы мытари, – сказал старший. – Мытари и стражники. Мы собираем дань с виновных, собираем её для того, чтобы во всём было равновесие. Мы забираем лишнее и возвращаем то, чего не достаёт. Мы охотимся на виновных и поддерживаем робких. Мы получаем пошлину со скупых и щедрых, с легковерных и коварных, мы собираем её в верхнем городе и в бедных кварталах за рекой. Мы берём с предпринимателей и банкиров ежемесячно внушительные деньги, но не брезгуем и медяками рабочих, сапожников и перекупщиков. Мы складываем монету к монете, банкноту к банкноте, мы фиксируем каждый денежный перевод и сберегаем каждую финансовую расписку. Поскольку знаем: ничто не может оставаться неоплаченным, нельзя оставлять после себя в этой жизни никаких долгов, нельзя уходить из этой жизни должником. Каждый должен возвратить всё, что ему не принадлежит, каждый должен рассчитаться за всё, что получил. Но мы собираем не только деньги и драгоценности. Каждый месяц мы собираем неоплаченную злость, собираем ярость и ожесточённость, собираем смелость и мстительность. А главное – мы собираем всю неоплаченную любовь этого города, всю до крошки, всю до последнего вздоха. Мы все здесь, в этом городе и есть по большому счёту мытари любви. Мы собираем её каждое утро, мы отыскиваем её каждый вечер, мы находим её каждую ночь. Потому что не может быть любви неоплаченной, любви, оставленной при себе, потому что вся любовь принадлежит этому городу, потому что город держится этой любовью, наполняется ею, как каменным углём зимой. Без неё, без этой любви, город просто умрёт от холода и жажды, его покинут последние жители, они выйдут из него, как из лабиринта, не в состоянии дальше блуждать этими улицами и закоулками без малейшей цели. Поэтому – что бы ни случилось, что бы с нами всеми не произошло, какие бы тяжёлые времена нам не выпало переживать, какие бы беды не свалились на наши головы – мы упорно и настойчиво собираем эту большую и невидимую дань, собираем её атом к атому, дыхание к дыханию, смерть к смерти. Находя общий язык с теми, кто ничего не скрывает. Убеждая тех, кто нам не верит. Уничтожая тех, кто нам препятствует. Так и передай Чёрному, – старший медленно отвёл голову, отступил в сторону, повернулся к своим, что-то им сказал, повернулся, пошёл к реке. Остальные последовали за ним. Остались бензиновые пятна, в которых отражалось выгоревшее небо августа.

Через неделю она переехала ко мне. Вещей не взяла, сказала, что вообще не уверена, получится ли у нас что-то. У нас получилось. Но через пару недель она устроила грандиозный скандал. Всё как обычно – огонь вспыхнул ниоткуда, но сожрал всё, сжигая наши воспоминания, как корабли в порту. Она долго кричала и обижалась. Я тоже обижался, но скорее на себя. Уходя, она сказала, что сменит номер телефона, чтобы я не звонил. Я просил не делать этого, пообещал не звонить. Но вечером позвонил, проверил. Она на самом деле сменила номер. Ну и хорошо, думал я, продолжая злиться на самого себя, хорошо, что всё произошло так быстро, хорошо, что не было всей этой тягомотины с выяснением отношений. Очень хорошо, думал я, очень хорошо. Хотя что в этом хорошего, если подумать?

Через месяц она вернулась. А зимой снова ушла. В этот раз попросила дать время на раздумья. В часы раздумий неожиданно вышла замуж. Со мной, ясное дело, отношений не прерывала. Я начал ревновать её к её мужу. Для чего он тебе? – спрашивал. – Для чего ты его держишь? Ты же просто мучаешь его. Она соглашалась, но, ясное дело, развестись с ним не могла. Да он бы и сам не ушёл. Я хотел с ним поговорить. Она запрещала, устраивала истерики, говорила, что покончит с собой, если он обо мне узнает. Ясное дело, обещала, что всё уладит, что всё будет хорошо. Весной развелась. Для чего ты вообще выходила за него? – спрашивал я.