Шрифт:
Закладка:
Я и не знал, что мореходство можно качать, занимаясь уборкой корабля. На «Вонючке» вопрос об уборке особо не стоял: места не было. Часа четыре я таскал кожаным ведром на веревочке воду из моря, разливал ее по палубе, потом выгонял обратно за борт огромной шваброй из множества разлохматившихся веревочек. С моей точки зрения, палуба корабля, носившего претенциозное название «Гром Небесный», и без того была вполне чистой, а от моей уборки только слегка пачкалась. После возни со шваброй мне вручили мешок толченого мела и кусок войлока, отправив натирать все медные части оснастки или как там это еще называется. Меди на «Громе» было ужасно много. Все поручни ею обиты, тумбы из нее сделаны, про дверные ручки и не говорю. Каждый проходивший мимо фиолетовый считал своим долгом отпустить издевательское замечание, типа: «терпение и труд все перетрут!» или «парниша, у вас вся спина белая!». А я виноват, что сперва уронил этот мешок, а когда поднимал, поскользнулся на мокром? Но в мытье и чистке был хоть какой-то смысл, а вот когда Базиль развалился с дымящейся трубкой под самой высокой мачтой и заставил меня просто так без цели и смысла лазать по этой мачте вверх-вниз…
Мачта была обмотана канатом, по которому и приходилось карабкаться, цепляясь за эти веревочные сомнительные ступени. Примерно на середине подъема у тебя так начинают болеть руки, ноги и спина, что не хватает сил держаться дрожащими пальцами за разлохмаченную пеньку. Обхватываешь мачту, прижимаешься к ней, чтобы хоть чуть-чуть передохнуть, а снизу орут: «Эй, чего залип?». Соблазн плюнуть Базилю на голову я переборол лишь мыслью, что с такой высоты все равно не попаду, а если и попаду, то неприятностей потом не оберешься. Когда я еще на этапе с медью попытался забастовать, мне напомнили про контракт, согласно которому я практически передавался в полное рабство фиолетовым. Ну, и мореходство на самом деле надо было качать.
Когда я, на трясущихся ногах и хромая, отполз, наконец, от мачты, уже в ночной темноте — показатель навыка достиг фантастических двадцати двух единиц. Как сказал Базиль, у меня всё так живенько пошло потому, что я другие профессии мало качал, только рыбалку.
Жрать хотелось ужасно, но никакой столовой или камбуза на «Небесном Громе» я не обнаружил, по моим наблюдениям фиолетовые питались сами, тем, что валялось у них в инвентарях. Ева и Акимыч весь день провели в реале, а вот Гус выразил горячее желание поужинать, раз уж не удалось пообедать. И даже Лукась, со стоном погладив себя по горлу, признался, что мог бы рискнуть — и попытаться пропихнуть в это пострадавшее горло небольшой кусочек слабо поджаренного тоста с маслом и пластиком нежирной ветчинки.
Даже если бы у меня были деньги, на вылазку в магазины Камито я бы не решился: неприятно было бы столкнуться на улице с кем-то из бастардов. Можно было бы попробовать поймать рыбы, но я не имел ни малейшего понятия где ее тут можно приготовить. Поэтому, завязав остатки гордости в узел, я разыскал в кают-компании Базиля и поинтересовался у него на предмет провианта.
— Вас же в трюме разместили? — спросил Базиль, — Поройтесь там в ящиках. Вроде, в них какая-то жратва долгого хранения была. Солонина там или морские сухари.
Я вернулся в трюм к ребятам, и мы осмотрели ящики. В них мы обнаружили несколько канатов, початый мешок овса и куриное перышко.
Евы с Акимычем все не было, и еще через час, кода желудки совсем подвело, а полоски жизней украсились дебаффами голода, я все-таки достал удочку. Хорошо быть прокачанным рыбаком! Всего десять минут — и у меня в инвентаре три упитанные круглоголовые серебристые рыбины, килограмма по три каждая. Рыба почему-то называлась «лососятко» — очередные взбрыки встроенного переводчика, наверное. Выбравшись на берег, мы развели костерок шагах в двадцати от причала. Я уже разделал лососяток и подобрал пару плоских камней, чтобы нагреть их в углях. Но тут Лукась обернулся через плечо и хрипло спросил: «А где море?».
Мы развернулись от костра туда, где только что в свете лун и бумажных фонарей набережной маслянисто поблескивала черная вода. Нашему взору предстали белеющие в темноте камешки обнажившегося дна, то тут, то там серебрилась бьющаяся на камешках рыбешка.
— Ах, холера! — выдохнул Гус. Это он у Евы набрался, не иначе.
Вслед за этим нас тряхнуло, горстка полыхающего в костре сушняка рассыпалась и покатилась к нам вспыхивающими головнями, раздался звук, как будто кто-то огромный разрывает тряпку метров в десять толщиной, и по берегу прямо к нам под ноги стремительно пополз черный зигзаг. Гус толкнул Лукася, я вскочил сам и мы помчались к причалу. Уже подбегая к нему, я почувствовал, что земля куда-то делась, причал взмыл в воздух, луны кувыркнулись у меня перед глазами, и я полетел к ним. Но был ухвачен за все еще болящую ногу чьей-то мощной лапищей. Гус в последнее мгновение успел проскакать по причалу, перекинуть нас всех на палубу, после чего трап, плясавший, как обезумевшая кобыла, оторвался и исчез. Корабль заскрипел, закряхтел, а потом вдруг взмыл ввысь, зависнув над Камито, в котором один за другим гасли огоньки. Я успел заметить, как недавно возведенный венец аукционной пагоды срывает со здания, как корку с пирога. После чего «Небесный Гром» перевернулся мачтами вниз и помчался по огромной водяной черной горе в бездну. Не разбирая, где верх, где низ, я тяжело дышал, придавленный Гусом к борту и успел пару раз как следует удариться головой, прежде чем корабль опять перевернулся и пустился в бешеный танец по сошедшему с ума морю.
***
Тряска продолжалась еще часа два и, как выяснилось, за это время «Небесный Гром» унесло так далеко от Камито, что возвращаться за теми, кто остался на берегу, смысла не было. Тем более, что судно лишилось большей части своих парусов и заполучило какие-то проблемы с винтами двигателя. Видимо, смяло их при падении на обнажившееся дно. Быстрое ночное совещание оставшихся на корабле членов клана привело к решению: идти к Беловодью, чиниться там, а оставшиеся на Таосань пусть добираются сюда регулярным перевозчиком — паромчиком, курсирующим в этом проливце между континентами. К счастью, Ева и Акимыч были в списке пассажиров и на момент выхода в реал находились на корабле, поэтому утром они очутились на борту, без особого сочувствия выслушали наши жалобы на голод, зато с большим интересом расспрашивали про землетрясение и цунами.
— Не везет бедному Камито, — сказал Акимыч, — сперва набег с пожаром, теперь вот это еще. Зато бастарды, небось, знатно поднимутся на новых строительных подрядах.
— А не может такого быть, — спросил я, — что это все из-за меня? Духи разгневались за Хохена и принялись по мне дубасить, чем можно.
— Ага, и раздолбали целый город со своими алтарями и почитателями. — сказала Ева, — На форуме пишут, что там опять половина зданий в руинах. Впрочем, боги — они такие, любят масштабно работать.
— А представляешь, Ним, — хихикнул Акимыч, — если это действительно на тебя охота была, тобой же можно всех царей Таосань шантажировать! Типа — пришлите нам по почте миллион золотых, иначе мы вам сира Нимиса в город запустим. Кто не хочет жертв и разрушений — скидывайтесь в пользу благосостояния клана «Зеленый Лист»!
— Точно, — пробормотал я, — а то у меня что-то слишком спокойная жизнь. Давайте сделаем меня главным мировым врагом Альтраума. Рога мне приделаем, копыта…
— Не, ну, я так, чисто по приколу помечтать. Может, это все и не из-за тебя вовсе, просто у Камито неудачный месяц выдался.
— Или в Lesto решили поднять цены на лак и древесину в этом регионе, — кивнула Ева. — Хотели бы таосаньские боги тебе отомстить, тут же на месте превратили бы в какую-нибудь жабу после твоей выходки.
— Он же был под защитой алтаря Злой Девки, — сказал Акимыч.
— Ага, а потом сделал три шага в сторону и квакнул.
— И все-таки хорошо бы пожрать, — сказал Гус, — от всех этих землетрясений ужасно разыгрывается аппетит.
— Ладно, — вздохнула Ева, — мне все равно сейчас с этими крысами побеседовать надо. Не знаю, кто у них в аналитиках, но лично я вчера
