Понимаю. Я очень его понимаю. Но, что ответить, не знаю.

— Миш…

— У нас получится. Раньше получалось. Мы были крутыми родителями, и я знаю, я уверен, что сможем быть такой же семьей. По-настоящему. Слышишь? Верь мне. Поверь еще один раз. Я не подведу.

Миша крепко держит меня за руку, продолжает аргументировать, чем будет хороша наша совместная поездка, а я, честно говоря, и пошевелиться-то не могу. Стою, смотрю на него и только глазами хлопаю.

Он зовет нас с собой? Меня и детей?

Хочу ли я этого? Не рано ли?

Хотя странно задаваться этим вопросом сейчас, я и так проиграла по всем фронтам. Правда, особо этим не расстроена. Жизнь — штука сложная. Случается всякое. Насколько глупо или же мужественно давать второй шанс? Понятия не имею. Знаю лишь, что жизнь — она одна!

Я очень долго жила в ловушке собственного сознания. Была уверена, что несчастна. А что, если «быть несчастными» выбираем мы сами? Сами загоняем себя в ситуации, из которых не видим выхода. Мучаемся, страдаем и проклинаем всех вокруг. Виним в своей боли.

Может быть, стоит открыться этому миру? Сказать «да» там, где раньше висело категоричное «нет»?

Переступаю с ноги на ногу. Снова заглядываю Мише в глаза. Он ведь сейчас и правда говорит искренне. Хочет, чтобы мы поехали с ним. Хочет видеть меня рядом с собой. На равных.

А я этого хочу? В потаенных уголках души — очень. В реальности же жутко боюсь последствий. Что, если у нас не выйдет? Мы слишком взрослые, и нам есть чем рисковать.

Дети. Как будет чувствовать себя Марк, если у нас с Мишей не выйдет? Это же еще один удар по ребенку. Он спит и видит, что мы помиримся. Обрадуется этой поездке, снова будет надеяться, что мама с папой будут вместе.

Мы не можем его подвести, и причинить боль не можем.

Но также мы не в силах ломать себя. Вдруг это просто флер. Дымка после развода, когда мы еще не поняли, что есть жизнь и порознь?

Семь лет — огромный срок. Привычка, которая вырабатывалась все эти годы. Зависимость друг от друга.

Именно это и тревожит. Разве эти чувства сопоставимы с любовью? Не думаю. Но что, если их спектр гораздо шире? Если за банальной привычкой скрывается любовь? Возможно, она жила во мне уже давно…

— Миш, я… Я не знаю, — жму плечами, а по коже мурашки. От холода или Мишиного взгляда, понятия не имею.

Князев переплетает наши пальцы, касается губами моей щеки. Без интимного подтекста, а в знак поддержки.

— Что тебя останавливает? Чего ты боишься?

— Будущего, — шепчу и тут же зажмуриваюсь. — Если, если все сложится не так, как мы себе представляем.

— Все сложится абсолютно не так, как мы себе представляем.

Замираю.

— Но я уверен, что будет только лучше.

Мои губы содрогаются в робкой улыбке. Я чувствую прилив легкости. Мишины слова успокаивают и вселяют надежду.

Людям свойственно думать о худшем. А что, если хотя бы раз в жизни перечеркнуть этот сценарий? Попробовать. Постараться. Приложить усилия, а не прятать голову в песок?

— Думаю, тебе нужно рассказать о поездке Марку самому, он будет рад, — отвожу взгляд.

— А ты? — Миша без нажима цепляет пальцами мой подбородок. Поворачивает к себе. Вынуждает заглянуть в глаза.

— И я… Если честно, то я жутко боялась твоей поездки. Месяц. У нас вроде только-только все начало налаживаться. Прорисовываться. А тут месяц. Но я до последнего не верила, что ты предложишь полететь с тобой.

— Могла бы сказать сама.

— Не могла, — тут же качаю головой. — Нет. Это не гордость, не подумай. Просто мне очень важно было это от тебя услышать. Важно научиться доверять. Я хочу тебе доверять. И я не прощу ложь. Никогда. Пусть все будет по-честному. Теперь…

— Будет.

Мишка притягивает меня к себе. Смотрит пару секунд, что кажутся вечностью, и целует. Не осторожничает. Его захватывает страсть, она и по моим венам течет. Жгучей, вязкой жидкостью. Добирается до сердца, вынуждая его биться чаще.

— Ты мне веришь? — Миша отрывается от моих губ, зарывается пальцами в волосы. Мы сталкиваемся лбами. Часто и громко дышим.

Эмоции на грани. Тело окутало теплом. Не хочется открывать глаза, и говорить тоже не хочется. Просто вот так стоять. Здесь, с ним, рядом. Обниматься, чувствовать друг друга и навсегда оставить тот холодный, жестокий мир за рамками нашей семьи.

Нашей. Именно моей и Мишиной. Она ведь всегда таковой была, просто мы этого не понимали. Играли в игру и послушно вжились в отведенные нам роли. Холодные снаружи и догорающие внутри.

Теперь все будет иначе. Все-все.

— Верю, — бормочу в ворот Мишиного пальто. — Верю…

— Папа! — голос Марка доносится откуда-то издалека.

Сын бежит к нам, игнорируя крики няни о том, что нужно надеть куртку. Он совсем близко, а мне кажется, словно мы с Князевым сейчас в каком-то пузыре, за сотни километров от дома.

— Папа.

Миша отстраняется, подхватывает сына на руки, а мне вдруг так холодно без его объятий становится. Ежусь и поплотнее закутываюсь в куртку.

— Это что за хулиган? Няню нужно слушать. Где твоя крутка? А шапка где?

— Только ботинки, — Марк хохочет и обнимает отца за шею.

Отмираю лишь сейчас, когда вижу этих двоих. Пропитываюсь их любовью друг к другу.

— Пойдемте домой, холодно, — стараюсь говорить строго, но что-то мне подсказывает, что еле шепчу.

— Да, пошли.

Миша перехватывает Марка за одну руку, а второй сжимает мою ладонь.

Мы возвращаемся в дом уже втроем. Марк без остановки болтает. Рассказывает Мише обо всем, что с ним за сегодня приключилось. Потом, правда, сникает, когда дело доходит до Мишиного отлета.

— Ты же ненадолго? — заглядывает отцу в глаза.

— На месяц.

— Это долго? — Марк всхлипывает.

— Вот поедешь со мной и узнаешь. Долго это или нет.

— С тобой? — У сына моментально загораются глаза, но уже через секунду он вспоминает обо мне. — А мама?

— Мама, конечно же, с нами.

— И Оливка?

— И Оливка, — Миша нажимает подушечкой пальца на нос Марка, — бип.

Марк хохочет и выглядит при этом таким счастливым.

Снимаю с себя куртку, смотрю на