постараюсь сделать всё, что в моих силах. Что касаемо вашей знакомой. Люди с таким редчайшим даром не зря ценятся. Более того, быть может, наше учреждение сможет в будущем предложить решение для неизлечимых болезней. Однако вы не боитесь, что юная девушка среди умирающих может… Как бы это вам сказать? Стать чёрствой, и ожесточиться. Это ведь не простое испытание. Не каждый способен справиться с таким.

— Ольга Николаевна, смею заверить, эта девушка с задачей справится. Более того, как мне стало известно, она по собственной воле проходила медицинскую практику именно в подобных учреждениях и сетовала на то, как плохо организован уход за больными. Я считаю, что такое решение будет наиболее удачным. Остался лишь с местом.

Но подумав, Ольга Николаевна предложила:

— Я бы предложила использовать под это свою дачу. Она вполне удобна, к тому же я к ней привычна, да и логично тогда будет, почему я провожу там столько времени. Не придётся никому объяснять лишнего.

— Не будет ли дача маловата? — смутился я.

— Ну, дача, как вы понимаете, это лишь название. Там достаточно места для размещения более тысячи людей.

— Не сомневался, что мы с вами очень быстро найдём решение этой проблемы.

* * *

Ближе к вечеру, разбирая очередную кипу документов (видимо во мне проснулся трудоголик), я услышал какой-то переполох. И, если честно, поймал себя на невесёлой мысли: Неужто снова покушение и у меня выдастся время на отдых?

Хохотнул про себя и покинув кабинет зашагал вглубь дворца узнать, что же там такое происходит. Одна из служанок, которую я несколько раз видел, но не посчитал важным запомнить её имя, потому что слишком уж большой дворец и слишком уж редко удаётся пересекаться с некоторыми слугами, причитала, качала головой и охала над разбросанными по полу осколками. При виде меня она сразу же подобралась и, поклонившись, начала жаловаться:

— Ваше Императорское Величество… Ваше Императорское Величество… Такое произошло, такое произошло!

— А что произошло-то? — спросил я её. — Скажите, пожалуйста.

— Да вот вазу, которую китайский посол 25 лет назад подарил вашему дедушке его Императорскому Величеству Николаю Александровичу вдребезги разбилась.

Сначала удивился такой точности, а потом разглядел табличку, над тем местом где ваза должна была находиться. И правда в тысяча девятьсот пятнадцатом году, эту вазу моему деду и подарили.

— Как же это произошло-то? — даже не думая устраивать скандал, которого, видимо, от меня ожидали, спросил я.

— Да кто ж его знает?

В этот момент откуда-то из-за портьеры с громким воем выбежал рыжий кот, с толстой наглой мордой — и, пробежав мимо служанки, скрылся где-то во дворце.

— Это что ещё за зверинец? — удивлённо поднял я брови.

— Ужас-то какой!

Мимо промчался мой слуга Трофим, который на ходу умудрился поклониться в пол и, поприветствовав меня по всем правилам, помчался дальше, преследуя животину.

Служанка смотрела то Трофиму вслед, то на меня, бледнея всё сильнее и сильнее.

— Мне кто-нибудь объяснит, что здесь происходит? — спросил я.

— Да Трофим… Трофим это всё!

— А что Трофим-то? — спросил я, прерывая причитания женщины.

— Да сколько раз ему говорили не приводить животных! Сегодня ж дождь на улице, а он, видимо, опять какого-то котяру приметил, да и решил накормить. Вот каждый раз такое! Как приведёт какую-нибудь зверюгу, накормит, а потом начинаются какие-то пакости происходить. То обои коты подерут, то пёс какой-нибудь в углу напрудит! Не дело так! Этому Трофиму бы…

— Эх, — вздохнул я. — Когда Трофим кота своего догонит, прикажите, чтобы он зашёл ко мне в кабинет, — попросил я.

— Ваше Императорское Величество, — дрожащим голосом произнёс Трофим, снова поклонившись в пол, едва не ударившись лбом об паркет. — Не велите казнить, велите миловать!

— О какой казни речь? Мы же не в шестнадцатом веке, — успокаивающим тоном произнёс я.

— Я же это… Котика-то как увидел, а он бедный, несчастный, замёрзший. Как вот его не накормить-то? Вы уж не серчайте. Уверен, вы найдёте хорошего слугу. Только хотя бы в Сибирь не отправляйте.

— Эх, Трофим, Трофим… Что же ты за человек-то такой? Кто же из-за котов в Сибирь-то отправляет? Это ж не ты вазу разбил. Слушай, Трофим, я вот подумал… Что если организовать некую службу, которая бы за бродячими животными ухаживала, какой-то контроль организовывала. Что ты по этому поводу думаешь?

— Живодёрню, что ли? — сглотнув, спросил он.

— Да не живодёрню. Этим животным любовь, да уход нужны. И так у них в жизни мало хорошего.

Будто бы в подтверждение моих слов раздалось злобное мяуканье. А Трофим, криво улыбнувшись, слегка изогнул тело.

— Это ещё что? — едва не рассмеявшись, спросил я.

— Кот царапается, — ответил Трофим.

В этот момент у него из-за пазухи выглянула морда испуганного кота, который явно сейчас царапался, пытаясь выбраться наружу.

— Бога ради, выпусти уже его. Пойди на кухню и накорми. Только в залы не пускай, чтобы он снова чего-нибудь не разбил.

Глава 22

Казнь

То, что я сегодня решил устроить — атавизм, да еще какой! Так ведь и абсолютная монархия, в которую я попал, став, ни много ни мало властителем одной шестой части суши, тоже тот ещё пережиток! Так что, атавизмом больше, атавизмом меньше — какая разница, ведь верно?

Во внутреннем дворе Петропавловской крепости, на плацу, стояло разомкнутое каре, в составе гвардейских полков. Разумеется, все полки Российской империи сюда бы не вошли, но были представлены сводными ротами. А ещё здесь присутствовали высшие особы империи — министры, начальники департаментов, губернаторы, сенаторы и главы Думских фракций. Тут же мельтешило несколько фотографов, два оператора с кинокамерами. Иноземных послов на зрелище приглашать не стали, а тех, кто выражал желание присутствовать или отправить сюда корреспондентов иностранных газет, довольно вежливо, но достаточно жестко осаживали. Мол, то, что здесь происходит — сугубо внутренне дело, а вякать о нарушении прав и свобод вы вольны где-нибудь в Лондонах, или Парижах, а не в российской столице. Вопить, разумеется, станут, но нам не жалко. Напротив, уже замечено, что чем меньше мы в России обращаем внимание на вопли за рубежом, тем они тише и, соответственно, станут громче, ежели мы к ним начнем прислушиваться.

Гражданская казнь в империи в последний раз проводилась не то семьдесят лет назад, не то восемьдесят, но формально ее никто не отменял. Просто, после ломания шпаги над Гавриилом Михайловичем Чернышевским, в сторону государственного преступника полетели цветы от взбалмошных девиц, видевших в нем жертву царского произвола. Посему, государство остерегалось делать из преступников мучеников. В чем-то я тут согласен и,