Подольский побежал. Он ударялся о чьи-то плечи и спины, попадал в густые облака духов, путался в водорослях волос, бился в паутине накидок. Но в конце концов выбрался. Пробежав длинную анфиладу комнат, мимо расшитых золотом ливрей, он выскочил из дворца.

К нему подъехала ярко-красная машина с открытым верхом, шофер выскочил и предупредительно открыл дверцу, но Михаил обежал его и понесся, лавируя между автомобилями. Туда, вниз, прочь, скорей прочь из этого страшного места!

Вслед ему свистели, кричали, но он не оглядывался. Прочь, скорей прочь отсюда! Только на улице он немного успокоился. Нанял такси и поехал в отель. В номере было чисто и уютно. Невидимые духи гостиницы сделали свое дело и исчезли.

Михаил разделся, с ненавистью швырнул фрак на пол и повалился на постель. Его трясла мелкая дрожь. Часа два он не мог успокоиться, встал, выпил таблетку пирамидона и неожиданно для себя уснул.

Проснулся от толчков. Сквозь слипшиеся веки он увидел улыбающееся лицо Саши.

— Ну что ты, чудак? — укоризненно говорил тот. — Зачем все так к сердцу принимать? Это же была шутка чистейшей воды! Ну посмеялись малость, только и всего. Напрасно ты так…

Михаил молчал.

— Возьми свою медаль, — сказал Саша. — В общем хорошо. Ты там понравился. Молод еще, правда, но ничего… И давай собираться, мы вылетаем. Знаешь, сколько ты проспал? Двое суток…

Все время, пока они собирались, укладывали чемоданы, заказывали машину (билеты на самолет Саша уже взял), Михаил молчал. Ему было мучительно стыдно.

В Москве, как ни странно, их никто не встречал. Дул холодный, пронизывающий ветер. Пассажиры быстро разбирали багаж и разбегались по автобусам и такси. Саша пожал Михаилу руку, похлопал по плечу и тоже куда-то исчез. Михаил шел и оглядывался. Неужели никто не пришел встретить его? Он прошел огромный стеклянный зал аэровокзала, встал в очередь на стоянке такси и вновь осмотрелся. Никого…

Неужели слух о позоре уже докатился сюда? Неужели они уже все знают? А почему бы и нет? Трансляция и все такое… печать, радио, телевидение.

Опять начался вчерашний озноб, он закурил сигарету и полез в такси. После роскошных лимузинов «Волга» казалась старой и грязной. Он не смотрел по сторонам — боялся, что его увидят и узнают.

Так он приехал домой. У него был с собой ключ. Не стал звонить и осторожно вошел в квартиру…

В столовой сидели мать и Лариса. У обеих были заплаканные глаза. Они вскрикнули, бросились к нему, но тут же остановились.

— Слава богу, — сказала мать и обняла его. Руки у нее дрожали.

Лариса отвернулась к окну.

Михаил вспыхнул. Он оттолкнул мать и выбежал в переднюю. Оттуда он вернулся с чемоданчиком.

— Ну хорошо, допустим, я провалился на этом дурацком приеме, — возбужденно говорил он. — Хорошо, пусть так! Но медаль-то я получил! Вот она! Все равно я Нобелевский лауреат, причем самый молодой.

Он бросил медаль на стол. Золотой кружок с изображением изобретателя динамита Альфреда Нобеля покружился на скатерти и лег.

— Я не понимаю, что это за похоронное настроение? Почему вы на меня смотрите такими мокрыми глазами? Что случилось наконец?

— Успокойся, Миша, успокойся, — твердила Лариса, сгибая медаль пополам, — успокойся, дорогой, тебе вредно волноваться.

— Боже мой, Лариса! Посмотри, что ты делаешь? Что ты делаешь с моей медалью?!

— Ты, главное, не волнуйся, Мишенька, — опять сказала Лариса, а мать заплакала.

Первым, кого Подольский встретил на другое утро в институте, был Мильчевский. Он плохо выглядел, осунулся и как-то померк. Увидев Михаила, чуть улыбнулся и спросил:

— Как слетал?

— Ничего. Ты можешь объяснить мне, что здесь происходит? — прямо спросил Михаил. Он схватил Мильча за пиджак и притянул к себе. — Ну?

— Ты брось эти приемчики, — устало отстранился Мильч. — Мы это знаем. А тебе посоветую, не обращай внимания. Ничего особенного не происходит. Все как было, так и есть.

— Но ты знаешь, что я награжден Нобелевской премией?

Мильч испуганно посмотрел на Подольского и положил ему на плечо руку.

— Ты, главное, Миша, не расстраивайся, не принимай к сердцу.

— К черту! — Подольский рванулся и помчался в дирекцию.

Не обращая внимания на вопли референта, распахнул дверь и влетел в кабинет…

— Через сорок часов мы будем у цели, — сказал командир космического корабля.

Урманцев засуетился. Он так долго готовился к этой минуте, что уже перестал ждать ее. Вновь проверил приборы и механизмы. Все оказалось в полном порядке. Оставалось только терпеливо ждать. Потянулись долгие томительные минуты. Впервые за длительный промежуток времени как-то так получилось, что Урманцев оказался без дела. Он тупо смотрел на телеэкран, где горели далекие косматые солнца.

«На Земле о нас не пишут в газетах. Никто не знает об этом Эксперименте. Все совершается в полной тайне, в атмосфере величайшей секретности. Даже друзьям и близким известно только, что я нахожусь в длительной командировке…»

Командир сказал:

— Тридцать миллионов километров до шарика. У цели будем через два часа по бортовому времени.

Через два часа Урманцев включил катапультирующий механизм. Они видели, как от корабля отделился контейнер. Он медленно вращался, сверкая полированными гранями.

Дурацкая конструкция у этого контейнера. Впрочем, космос позволяет создавать самые причудливые формы.

Грань, сверкающая, как зеркало, и черная, как графит… Зеркальная. Черная. Зеркальная…

В течение нескольких дней они еще могли различать серебряную точку контейнера, а затем она слилась с фоном звездного неба. Остались только сигналы радиопередатчика.

Урманцев ждал. Он позволил себе первое нарушение режима: перестал бриться. На увещевание командира и врача он отмахивался и говорил, что побреется после Эксперимента. Это не суеверие. Просто дань привычке.

Небо напоминало дырявый черный занавес, отгораживавший наблюдателя от залитой светом сцены. Но когда сигнал с корабля достиг контейнера, в занавесе образовалась ослепительная дыра. Она просуществовала лишь доли секунды. Все же они увидели вспышку, прежде чем ее затянула межзвездная мгла. А приборы тем более все успели записать, сфотографировать и измерить.

— Отлично, — сказал Урманцев, просмотрев записи. — Эксперимент удался. Можно лететь домой.

— А мы уже давно летим, — улыбнулся командир.

Первый приступ тревоги они испытали, когда в положенное время не получили радиосигнала с Земли. У них была односторонняя связь, один раз в пять суток мощный радиотелескоп, установленный в горах Тянь-Шаня, передавал информацию, на расшифровку которой уходило пять часов машинного времени. Ответная сигнализация на Землю не разрешалась.

— Ребята, Земля молчит, — тихо сказал командир. Перед этим он очень долго копался и сопел над блоком принимающей аппаратуры.

— Поломка? — испугался врач.

— Нет,