Шрифт:
Закладка:
- Клубок тьмы, - пожал тот плечами. – Это не смертная сила, как я её знаю, это что-то другое, своё. Здешний возвращенец, ну, тёмная тварь, выглядел и ощущался совсем иначе.
- Знаете что, молодёжь? Когда я только приехал сюда, а летом уж десять лет тому, я был поживее и пободрее, и ходил на охоту, и приволок как-то оттуда мужичка, помнишь, Дуняша? – улыбнулся, коснулся лежащей на столе кисти. – Дуня его тогда и выходила, его ж косолапый помял, он думал – уже не жилец. И пока Дуня сидела над ним, в бреду всё говорил, что почти дошёл, и почти добрался до заветного и тайного места, и если бы не тот мишка – непременно добрался бы. А как потом в себя пришёл, то сразу замолчал, словно воды в рот набрал. О другом – пожалуйста, о том – ни слова. Был он пришлый, и о себе сказал, что его мать – из здешних, что за три распадка живут, а отец – из торговцев-первопроходцев. Отец появился и исчез, вырос он при матери и среди её народа, и где-то там как раз эти завиральные идеи и подцепил. О великом сокровище, которое ждёт за здешним перевалом, и о том, что его сурово охраняют, но, как всегда в таких байках – сильный духом и крепкий сердцем сможет дойти и взять его. И пошёл, и уже дошёл до стены тумана, когда, по его словам, из того тумана вышел злющий медведь и порвал его, несмотря на силу, стойкость, дух и ещё молитву сверху. Но всё это он нам рассказал уже потом, сильно позже, когда оклемался и собрался уплывать. Дать нам за помощь ему было нечего, поэтому он сказал, что поделится тайной, а мы уже пусть с ней как хотим, так и поступаем.
- И добавил ещё, что всё равно нам то сокровище не взять, - сварливо вмешался Венедикт. – Потому что мы старые и больные, а Дуня наша Филипповна – баба, ей там вовсе делать нечего.
Дуня спрятала усмешку.
- А что баба – если маг, то не важно, баба аль нет, - пожал плечами Алексей Кириллыч. - Я хоть сам и не маг, но крепко запомнил.
- Где ж ты, Кириллыч, такое мог запомнить? – поддел его Платон Александрович.
- Где-где, всё тебе расскажи, голозадому, - усмехнулся дед, и выписал Платону подзатыльник, правда, тот не обиделся.
- Это я временно голозадый, - отмахнулся.
- Здесь каждый первые пять лет временно, а некоторые упрямые и все десять, - проскрипел Венедикт.
- Ну отчего же, - вздохнул Алексей Кириллыч и взглянул куда-то… куда-то, в общем. – Я, положим, сразу знал, что возврата не будет, с тем и ехал.
- Я тоже, - тихо сказала Дуня.
- Ты помолчи, глядишь – и переменится что, - кустистые брови приподнялись и снова вернулись на место. – А я уже не доживу. Ничего, жил долго, видел столько, что три других жизни скроить можно, печалиться не о чем.
- А вы, Алексей Кириллыч, отчего тут застряли? – глянула я на деда.
- А я, госпожа маркиза, вообразил себя господом богом. Решил, будто имею право вершить людские судьбы, - горько усмехнулся тот. – И ещё решил, будто если убрать от трона одного мерзавца, другие убоятся и попрячутся, но ведь нет.
- Ой, нет, - согласился наш господин генерал с непереводимой усмешкой.
- Ещё я почему-то думал, что прежние заслуги перед отечеством имеют какое-то значение, - продолжал дед.
- Вы правы, господин Лосев, никакого, - продолжал усмехаться генерал.
- Кого вы убили, генерал? – дед глянул остро.
- Никого из тех, кого следовало, и многих других, кто вполне мог бы остаться жить, - пожал тот плечами.
- А я – вполне так приметную личность, - теперь усмехнулся дед. – Ближнего человека государыни-императрицы. Она же после того вызвала меня, поставила пред собой и сказала, что я старый дурак. И что на место одного гада тут же заползут другие, потому что такова их природа, и про свято место я тоже должен понимать. И только ради моих прежних заслуг было мне дозволено убраться из столицы быстро и своими ногами, пока по этапу не послали. Я и убрался, и Дунюшку вот прихватил, ей тоже нужно было.
Дуня вздохнула, ни на кого не глядя.
- А в Фаро- то когда успели побывать? – глянул на деда Асканио.
- А тогда, молодой человек, когда вас ещё на свете не было, - дед охотно переключился на, судя по всему, более приятные воспоминания. – Давно дело было, в юности ещё, когда мы с Иваном, Дуняшиным дедом, по государеву слову отправились учиться. Иван-то магом был, ему и сказали, что самая лучшая на свете магическая школа – в Фаро. А я с ним поехал, там же у вас и морская школа отменная, в ней и учился. И очень не сразу воротился домой, Иван-то как курс окончил, так и двинулся, а я-то ещё по делам Иноземной коллегии послужил.
Мы молчали все – у всех, кажется, было, что вспомнить по поводу. У меня не было, но у Женевьев, что-то мне подсказывало, достанет на нас двоих.
- А я вспомнил, - Асканио глянул в первую очередь на Дуню, - я видел в записках первого из тех, кто командовал здесь гарнизоном, невнятное упоминание о том, что к нему присылали и просили о встрече, и он встречался с кем-то, не назвал, с кем, на перевале. Раз на перевале, то, наверное – с той стороны?
- А я слышал, - сказал молчавший до того отец Вольдемар, - что некоторым из здешних поселенцев являлся некий зверь, оборачивавшийся человеком, и наставлял в том, как следует здесь жить.
Ну наконец-то, а я уже было подумала, что одна такая прекрасная.
- И что это был за зверь? – спросила я как можно более равнодушно.
Так, из любопытства интересуюсь.
- А зверь был разный. У кого белка, у кого бурундук, а к кому и косолапый приходил.
Мужчины переглянулись – было видно, что информация новая. Впрочем, Алексей Кириллыч усмехнулся в усы да с Дуней переглянулся. Северин слушал, едва ли не разинув рот, а полковник Трюшон, кажется, подрёмывал.
- Что
