Но в этом смысле вместе со старостью приходит стабильность. Когда накопленный опыт обширен и здоров, старики становятся лучшими советчиками и вождями в обществе, поскольку способны размышлять о всех людях уравновешенно, обладая панорамным видением и думая о будущем — как о ближайшем, так и об отдаленном.

Среди калапало и других коренных народов из индейского национального парка Шингу в бразильской Амазонии, которые поддерживают мир между племенами уже не менее 60 лет, «говорить как вождь» означает быть спокойным, сидеть, смиренно глядя в землю, повторять правильные фразы, умиротворяющие и утверждающие покой и уважение между сородичами.

Глава 11. Гены и мемы

Что такое слова, идеи, мысли, понятия? Воспоминания. Всё, что мы воспринимаем и делаем, вызывает изменения в нейронных цепях. Они выступают посредниками при нашем столкновении с миром, формируют ассоциации на основе опыта в повторяющейся игре по созданию и восприятию впечатлений. Любой пожилой человек или тот, кто живет с ним в тесном контакте, знает: события юности помнятся гораздо лучше, чем недавнее прошлое.

Возможно, вы слышали рассказы о детстве ваших прадедов, о том, что они видели и где бывали, о памятных встречах с необыкновенными людьми — это теперь передается правнукам как семейная реликвия. Как же можно по прошествии многих десятилетий настолько точно, живо и в мельчайших подробностях помнить детство? И еще невероятнее: как ребенок тоже может начать «вспоминать» эти события, как будто он действительно их пережил?

Реверберация активности нейронов — это вполне удовлетворительное объяснение приобретения и первоначального сохранения воспоминаний. Но его явно недостаточно для объяснения, как они могут сохраняться годами, десятилетиями или на протяжении всей жизни.

Нетрудно понять, почему это, в общем-то, нелепо. Представьте: для сохранения воспоминаний в течение длительного времени они постоянно должны быть активны. Им требуется быть живыми и взаимосвязанными, взрывоопасно многочисленными и все более конфликтующими между собой по мере прохождения жизненного пути с его извилинами, петлями и паузами.

При таком катастрофическом сценарии мы бы постоянно находились в состоянии глубокого смятения ума, подобного Иренео Фунесу, герою рассказа Борхеса «Фунес помнящий»[114]. Автор описывает интеллигентного, эксцентричного молодого человека, который после случайного падения с лошади стал помнить абсолютно все, что с ним происходит, но лишился способности отличать важные события от проходных мелочей. Получив полную память, Фунес превратился в полного идиота.

К счастью, наш разум работает не так. Обычно мы умеем вызвать одни определенные воспоминания, оставив другие деактивированными — так сказать, вне сознания. Причины этого легко понять: как два тела не могут занимать в пространстве один и тот же объем, не нарушив чужую или собственную целостность или не потеснив одно другого, так и сознание не может активировать одновременно несколько воспоминаний без ущерба для каждого. Воспоминания мешают друг другу, поэтому необходимо, чтобы в каждый момент преобладало какое-то одно — только так его можно осмыслить.

Мы забываем почти все, что не имеет значения для выживания и комфорта, — избирательная память хранит только воспоминания, имеющие адаптивную ценность. Если для вас жизненно важны подробности первого романтического ужина, то вы их не забудете никогда, а вот меню обеда тремя днями позднее, несомненно, в памяти не задержится. Как мозг определяет, какую информацию сохранить, а какую — стереть? И как можно хранить столько воспоминаний в неактивном состоянии?

Активные воспоминания пробуждают скрытые

Решение этой загадки выдвинул Дональд Хебб. Он предположил, что консолидация долговременной памяти происходит в два последовательных этапа. На первом информация немедленно вызывает в нервной системе электрическое возбуждение, создавая впечатление о недавнем прошлом — процесс мгновенный, но мимолетный. Эта реверберация затухает через несколько минут, но может успеть запустить молекулярные механизмы, в конечном счете приводящие к модификации химического компонента, а затем и фактической структуры синапсов.

На втором этапе ионы проходят через мембраны, белки меняют свою структуру, активируются гены и синтезируются новые белки. Такой процесс, строящийся по принципу молекулярного домино, может длиться секунды, минуты и даже часы после первоначального впечатления — пока не произойдет перестройка большого количества синапсов.

Именно этот процесс — создания, ликвидации и модификации синапсов — обеспечивает увековечивание представления, которое уже не соответствует активному функционированию нейронной сети, но представляет собой латентный паттерн неактивных[115] синаптических связей. Через несколько дней, месяцев или лет после запоминания, когда часть этих связей активируется, электрическая активность распространится по нейронной сети через самые прочные связи — и возникнет воспоминание.

Мозг хранит старые воспоминания в неактивной форме[116], поэтому их многообразие не рискует перепутаться. Мы не оказываемся сбиты с толку, как Фунес: в любой момент мы практически не помним ничего, кроме чего-то одного-единственного.

Истории, которые мы рассказываем; мысли и идеи, воспроизводимые в обществе, строго зависят от способности нашего сознания их сохранять. Английский биолог Ричард Докинз предложил называть мемами колонии воспоминаний, транслируемых в поведении, словах и поступках, а также способных произвести впечатление и побудить людей передать их дальше.

Название напоминает другую единицу воспроизведения — ген. Она изучена гораздо лучше. Согласно аналогии Докинза, мемы «значат для культуры то же, что гены для жизни». Это сравнение, по общему признанию, не точно, но сама аналогия вкусна, потому что без генов не было бы мемов.

Чтобы понять, как происходит синаптическая перестройка и увековечиваются воспоминания, важно вспомнить: все клетки организма обладают одним и тем же содержащимся в их ядрах набором генов. Различия между разными типами клеток, а также изменения каждой из них зависят от вариативности подмножества генов, участвующих в синтезе белков в конкретной клетке.

Понять это помогает сравнение геномов с библиотеками. Каждое публичное книгохранилище на планете — это геном; каждый составляющий его ген — книга. Для завершения аналогии добавим, что коллекции во всех этих «библиотеках» одинаковы.

Если войти в одну из «библиотек», то выяснится, что взять здесь на руки можно только некоторые «книги». То же и в других книгохранилищах, но реально востребованные издания в каждом из них разные и со временем меняются, то есть это значение для каждой библиотеки является динамическим. Очень популярные книги содержатся здесь в нескольких экземплярах, и их одновременно могут читать несколько человек. Одна и та же книга может быть прочитана и разными людьми — по очереди.

Несмотря на то что собрания книг в библиотеках идентичны, в каждой из них могут быть востребованы совершенно разные книги. Основные издания прочтут во всех библиотеках, но большую часть