— Пойдём к Полоцку, дальше видно будет, — бросил на ходу Всеволод.

Отряды дружин и пешцев уходили в лес, вослед полочанам. Князья остановились на высоком яру над берегом Немиги и долго всматривались в темнеющую даль.

Что ждёт их там? Успех, неудача? Одно ясно: новые потоки крови будут литься на бранных полях, будут пылать крестьянские избы, житницы, амбары, гумна, будут отдаваться на поток сёла и города, толпы несчастных полоняников будут брести по долгим дорогам.

— Посылай в Смоленск ко Владимиру, брате, — сказал Святослав. — Шли бы они с воеводой Иваном за Днепр. Думаю, приспела пора. Верно ли я баю? Как мыслишь?

— Верно. Пусть идут, — слабо шевельнув сухими, бескровными устами, едва не шёпотом выдавил из себя Всеволод.

Глава 36

ПОРУШЕНИЕ КЛЯТВЫ

Неуловимый чародей метался по своим волостям, всюду преследуемый, хоронился в лесах, внезапно появлялся среди ночи, нанося стремительные кинжальные удары, затем снова пропадал, исчезал, истаивая в синей предутренней мгле.

Наконец, лазутчики донесли братьям: Всеслав укрылся на Днепре, за стенами неприступной Рши[241]. После короткого совета князья решили ринуть за ним вдогонку, перенять крамольника во Рше, не дать ему уйти оттуда. Иначе снова предстоит им нелепая опостылевшая беготня за ускользающим врагом, снова будут стиснутые от досады и бессильной ярости зубы, короткие стычки, разорённые деревни, трупы. Ко всему этому Всеволод уже привык, ему было только жаль сына, его недоумённых изумлённых взглядов, зачастую исполненных ужаса. Надо будет втолковать отроку, раз и навсегда: так устроен мир, жестокий, злой, далёкий от совершенства. Никуда не укроешься от него, ибо не монахом, но князем рождён, князем будешь.

Владимир вместе с воеводой Иваном и смолянами, весь перепачканный дорожной грязью, встретился с ними на пути. Дорогой он настойчиво расспрашивал отца о битве.

— Повестуй, отче, что на Немиге было, — просил княжич.

— Лютая сеча на Немиге была, — долго и обстоятельно рассказывал ему Всеволод. — Невесть сколько крови пролили. Не пожалел Всеслав людей, не захотел миром вернуть награбленное, заупрямился. Сначала мы Меньск взяли — увели полон, скота много забрали. После сам Всеслав с полоцкой дружиной явился. Крепкие морозы в ту пору стояли, ветер выл, как зверь дикий. Холод такой, что персты к броне прилипали — не отодрать. Не помню сейчас, как долго бились. Снег багряным от крови стал. Уже день к закату клонился, когда осилили мы ворогов, Бог помог. Дрогнул Всеслав и побежал. Во Рше теперь заперся, треклятый. Кровопивец, волкодлак! Хуже поганого половца он!

...Скакали день, ночь и ещё день. Наконец, впереди у окоёма показалась голубая гладь Днепра и стали видны мощные дубовые стены Рши. Всеволод остановил коня, спешился, стянул с головы шелом и прилбицу[242].

— Станем лагерем. Обложим город со всех сторон. Пошлём ко Всеславу гонцов. Пусть вернёт награбленное, — предложил он подъехавшим братьям.

Те согласно кивали головами. Всем уже надоела эта нескончаемая, распыляющая силы война с погонями и стычками.

...Заканчивалась весна. Зеленели на прибрежных лугах благоухающие травы, гроздьями рассыпались по полям и лесным лужайкам жёлтые огоньки одуванчиков, заголубели нежные колокольчики, наливались соком первые ягоды. Тянулись по Днепру торговые ладьи, по ночам из ближних дубрав доносилась заливистая соловьиная трель, по утрам будили воинов шумные галки, слеталось невесть откуда вороньё, словно чуя грядущее кровопролитие. Летели вослед ратникам хищные птицы, с клёкотом набрасывались на людские и конские трупы, клевали их, жирели, для них война и кровь были радостью и весельем.

«А мы? Многим ли отличны от этих хищников? — думал с горечью Всеволод, глядя ввысь, на воронов, не боящихся людей, летающих прямо над станом. — Тоже рады, видя смерть врагов своих. О, Господи, отчего мир столь несовершенен?! Вороны не боятся нас, презирают смерть, а мы не испытываем страха Божьего, проливаем кровь, прорубаем мечом себе дорогу... К чему?»

Вдруг вспомнился Всеволоду князь Ярослав, его предсмертные слова, он вздрогнул и перекрестился.

Стояли подо Ршой месяц, наступило лето, солнце жгло неимоверно, тело изнывало под тяжестью кольчуги, а Всеслав всё сидел за стенами Рши, окружённый верными дружинниками, готовыми за своего князя хоть в огонь лезть.

Первым не выдержал Изяслав. Однажды вечером он послал к братьям гонцов с велением тотчас собраться у него в шатре.

Сидели на мягких кошмах вокруг тлеющего очага, Изяслав бросал короткие, отрывистые фразы:

— Сколь сожидать мочно?.. Что деять будем?! Надоть промыслить...

— Чего тут мыслить?! — недовольно рявкнул, разглаживая рыжие усы, Святослав. — Копьём брать надоть се гнездо осиное! Приступим, туры[243] поставим, врата пороком[244] прошибём!

Долго молчали, Всеволод задумчиво взирал на пламя, в голове у него бурлили тревожные, сперва ужаснувшие его мысли. Наконец, он решился, втайне надеясь, что его отговорят, придумают что-нибудь получше.

— На приступ идти не стоит. Только прольём много крови. Всеслава не вытащишь из Рши. Затаился он, меч на нас точит.

— Что ж тогда? Сожидать опять, что ль?! — взревел в негодовании Святослав.

— Нет, брат. Выманить его надо, послать гонца, позвать на переговоры, обещать не чинить зла, не тронуть. Пусть хоть клятву дать на кресте. А когда приедет он, сказать: «Давай возвращай грабленное в Новгороде». Если откажется, начнёт кричать? «Не отдам!» — Тут же его и скрутить.

— А клятва? — бледнея лицом, спросил Изяслав.

— Клятву придётся преступить, — тихо отмолвил Всеволод.

И снова трое братьев долго молчали, стараясь не смотреть друг на друга.

Но вот Святослав с тяжким вздохом произнёс:

— Прав ты, Всеволод. Иного нам нет.

Оба враз подняли взоры, обратились вопросительно на Изяслава, чувствуя поддержку друг друга. В эти мгновения Всеволод понял: всё, мосты сожжены, нити обрублены, отступать поздно, он сказал вслух то, что, может, не надо было говорить.

— Аще вы тако порешили, братия, то и я с вами, — пробормотал Изяслав.

На челе его проступили капельки пота, пальцы затряслись, задрожали. Жалок и ничтожен был киевский властитель, извечно идущий на поводу у других и согласный со всяким советом. Незлобивый, добрый человек, но никчёмный правитель — таким был Изяслав; такой, с трясущимися дланями и испуганно бегающими маленькими глазками, и останется он в памяти Всеволода.

...На заре скорый бирич[245] помчался, размахивая белым платом, к крепостному рву.

— Князь Всеслав! — напрягая голос, зычно крикнул он. — Довольно кровь проливать со братией своей! Ступай на ту сторону реки! Князья Изяслав, Всеволод и