право упразднено лишь в 1861 году, но ведь и в ряде германских земель оно существовало до 1848 года» и т. д.). Сравнение это немыслимо. Вассальные европейские крестьяне принадлежали поместью, русские крепостные являлись личной собственностью помещика. Европейская барщина — остаток феодализма — обязывала крестьянина работать на своего «сеньора» известное количество дней в году в порядке повинности. Вне этой повинности он был совершенно свободен в своих занятиях и поступках, его личность, семья и жилище были неприкосновенны… Русский крепостной, напротив, был рабом в полном смысле этого понятия… Русское рабовладение можно сравнить лишь с американским, только там угнетались негры, а здесь единоплеменники»[1062].

Отмена крепостного права в 1861 г., привела не к освобождению крестьян, а только сменилась на их «социальную сегрегацию»[1063]. Сегрегация является естественным продолжением рабства. «Вольноотпущенники все еще принадлежат к расе рабов, — пояснял, говоря об американских неграх, Де Бомонт, — и это позволяет жестокому обращению продолжаться под видом второсортного гражданства и сегрегации»[1064]. В России крестьянство после «Великого освобождения», так же «продолжало жить в рамках особого низшего сословия»[1065]. В. Короленко назвал это явление «диктатурой дворянства», которая «покоилась на огромной лжи, долго тяготевшей над Россией»[1066].

«Черная раса презирается в Америке, потому, — отмечал Де Бомонт, — что это раса рабов», «белая кожа-признак благородства»[1067]. В России было тоже деление: на «белое» — высшее сословие и «черный» — низший люд: «Зачем скрывать то, что мы все знаете, — указывал на этот факт Л. Толстой, — что между нами господами, и мужиками лежит пропасть? Есть господа и мужики, черный народ. Одни уважаемы, другие презираемы, и между теми и другими нет соединения… Одних пускают в чистые места и вперед в соборы, других не пускают и толкают в шею; одних секут, других не секут. Это две различные касты… Подтверждением этого служит вся русская жизнь, все то, что не переставая происходит по всей России»[1068].

* * * * *

Под «социальной сегрегацией» понимается сознательное подавление правящими или доминирующими элитами экономического, умственного и гражданского развития низших социальных групп. Именно на эту социальную сегрегацию указывали на земском экономическом совете в 1905 г. крестьяне Саратовской губ.: «Русская земля стоишь на трех китах…, эти киты — голод, невежество, бесправие. Всех страшнее третий кит… Над нами гнет хуже татарского ига»[1069].

— Экономическая сегрегация

состояла прежде всего в том, что «У нас налоги… достигли высокой степени напряжения и лежали главною своей тяжестью, — отмечал автор фундаментального труда Русский государственный кредит П. Мигулин, — на низших классах населения»[1070]. «В России является правилом, — подтверждал в 1874 г. Ф. Энгельс, — что высшие сословия почти освобождены от налогов, а крестьянин платит почти все. Такое положение, будто нарочно создано для ростовщика»[1071]. «Наша финансовая система всегда основывалась на несоразмерном взимании налогов и податей с наименее имущих плательщиков», — подтверждал в 1887 г. известный общественный деятель кн. В. Мещерский, — привилегированные же классы продолжают «пользоваться полным безучастием в несении тягостей государственных платежей»[1072].

«Бремя налогов, добавлявшееся к другим видам частной эксплуатации, мешало накоплению капитала в крестьянской экономике, а без такого накопления, — пояснял лидер эсеров В. Чернов, — внедрение новой агротехники и применение более совершенной организации труда было невозможно…»[1073]. «Налоги, — подтверждал в 1905 г. видный экономист И. Озеров, — из года в год высасывали из крестьянского населения огромную часть его дохода, не давая взамен почти ничего для улучшения культуры, для увеличения производительности народного труда. Хозяйство падало, и дефициты покрывались лишь хроническим голоданием»[1074].

«Сложившийся порядок, — предупреждал Витте Николая II, — держится только на долготерпении крестьянства, оно слишком долго подвергается перенапряжению»[1075]. И еще в 1880-е годы «русский сатирик Салтыков отчеканил казенную формулу отношения крестьянина к тяготевшим над ним налогам: «йон достанет»»[1076].

— Сегрегация умственного развития

заключалась, прежде всего, в целенаправленном подавлении умственного развития крестьян — в консервации крестьянского невежества и безграмотности. Причиной тому, указывал Н. Тургенев, был страх правящих классов, что «получив образование, они (крестьяне) еще острее ощутят несправедливость своего положения! Не поколеблет ли это безопасность государства? Ибо рабы, получив образование, вряд ли захотят и далее быть рабами!»[1077]

Но в то же время, консервация массовой безграмотности неизбежно вела ко всë большему отставанию России, предупреждал Витте Николая II в 1898 г.: «А просвещение? О том, что оно находится в зачатке, это всем известно, как и то, что мы в этом отношении отстали не только от европейских, но и от многих азиатских и заатлантических стран… Наш народ с православной душой невежественен и темен. А темный народ не может совершенствоваться. Не идя вперед, он по тому самому будет идти назад, сравнительно с народами, двигающимися вперед»[1078].

«Главный недостаток России, по моему глубокому убеждению, — повторял Витте в начале ХХ века, — заключается в отсутствии народного образования — в таком отсутствии, какое не существует ни в одной стране, имеющей хоть какое-нибудь притязание быть цивилизованным государством. Нигде в цивилизованных странах нет такого количества безграмотных, как у нас в России. Можно сказать, что русский народ, если бы только он не был народом христианским и православным бы совершенно зверем; единственно, что отличает его от зверя, — это те основы религии, которые переданы ему механически или внедрены в него посредством крови. Если бы этого не было, то русский народ при всей своей безграмотности и отсутствии всякого самого элементарного образования был бы совершенно диким»[1079].

— Сегрегация гражданского развития

заключалась, прежде всего, в том, отмечает А. Грациози, что государство стремилось «изолировать или сегрегировать российское крестьянство, как от гражданского общества, так и от политического ядра… ради гарантии политической стабильности»[1080].

Этот вид сегрегации еще более усилился с «реставрацией крепостничества» 1887–1892 гг., которая привела к усилению роли дворянства и его контроля за земствами: «Участие крестьян в земстве ограничено. Мировые судьи были для крестьянского населения заменены земскими начальниками… В сущности, — комментировал новый порядок Витте, — явился режим, напоминающий режим, существовавший до освобождения крестьян от крепостничества, но только тогда хорошие помещики были заинтересованы в благосостоянии своих крестьян, а наемные земские начальники, большей частью прогоревшие дворяне и чиновники без высшего образования, были больше всего заинтересованы в своем содержании»[1081].

Это был режим, в котором, по словам Витте, «быт (крестьянина) в некоторой степени похож на быт домашнего животного с той разницей, что в жизни домашнего животного заинтересован владелец, ибо это его имущество, а Российское государство этого имущества имеет при данной стадии развития государственности в излишке, а то, что имеется в излишке, или мало,