Шрифт:
Закладка:
Я вздохнула:
– Заманчиво. А просто поработать уборщицей где-нибудь вы мне дадите? Без изучения Библии.
– Нет. Нет и нет. Сначала вы должны Богу, а уж потом – людям.
Он убрал руку с моего плеча.
– Спасибо, – сказала я и рванула в открытые двери. Быстро сбежала на первый этаж, вышла на церковный дворик и быстрым шагом побежала за ограду. Я шла к остановке, не замечая луж, не чувствуя холода, и мне очень хотелось забыть весь этот разговор.
Когда я добралась до дома, то быстро разделась и легла в постель.
– Надя! Всего восемь часов вечера, а ты спать легла? – изумилась мама.
– Мне плохо.
И я не соврала. Мама подошла ко мне и, случайно задев мою голову, побежала за градусником. Тридцать девять и пять.
Я была «никакая» пять дней. «Должна Богу», «должна Богу…» – стучало в моей голове. Врач сказала, что я простудилась. Но я знала, что со мной. Я знала, что Бог не допустил меня к себе, и устами рядового священника сказал истину: я должна Богу. И Богу не нужны мои добрые дела – ему нужно мое сердце. Я думала, что можно спастись добрыми делами, не меняя себя. Но нет, Бог требовал измениться. И я плакала, молилась и просила Бога о помощи, и знала, что он слышит меня.
Болела я две недели. На второй неделе, в пятницу, когда мне уже закрыли больничный, после обеда раздался телефонный звонок:
– Алло! Мне бы Надежду Николаевну.
– Это я, – ответила я на голос Владислава Игоревича.
– Это Владислав Игоревич вас беспокоит.
– Я поняла.
– Как у вас дела?
– В понедельник на работу выйду.
– А в университет вы поступили?
– Да.
– Это замечательно. Я очень рад за вас.
– Спасибо.
– Надежда Николаевна… – голос Владислава Игоревича начал как-то запинаться. – А что если… То есть… А вы хотели бы сейчас прогуляться?
– Прямо сейчас?
– Ну да. Я живу недалеко от вас и через пятнадцать минут буду у вашего подъезда.
– Хорошо, – ответила я, даже не успев подумать. И положила трубку.
Через пятнадцать минут Владислав Игоревич ждал меня у подъезда с тремя гвоздиками. Ему повезло, что скамеечки при входе в подъезд давно были сломаны, иначе бабуськи раздели бы его взглядами донага.
Я вышла, поздоровалась, взяла цветы:
– Куда идем?
– Куда хочешь.
– Куда вы хотите.
Не только в этот момент, но и долгое время потом я называла его на «вы». Думаю, потому, что Владислав Игоревич был непредсказуем для меня: его вспышки страсти и нежности чередовались почти с полным невниманием и отчуждением. А я не могла быть близкой человеку, который в зависимости от своего настроения мог или приласкать, или оттолкнуть. Поэтому между нами всегда была недосказанность, дистанция, «вы».
– Я хочу подышать свежим воздухом.
– Хорошо. Только не здесь. Где-нибудь подальше. А потом можно в какое-нибудь кафе зайти.
«Подальше». Это потому, что боится случайно со знакомыми встретиться.
Я взяла цветы в ту же руку, что и сумочку, и с досадой подумала о том, что мне придется таскаться с ними целый вечер.
Гуляли мы долго и говорили долго, только все ни о чем, пустая болтовня: о погоде, о природе… о чем угодно…
Владислав Игоревич имел семью. Жена его занимала хорошую должность на главном заводе города, была самодостаточной женщиной и вела свою жизнь. Владислав Игоревич вел свою. У них было двое детей: мальчики. Один, Сережа, жил уже тоже своей жизнью, женившись «по беременности» в шестнадцать лет на женщине старше его; другой, Аркадий, своей жизни не имел, потому как ему только минуло двенадцать лет. Так как все были заняты своими жизнями и до Аркаши никому не было дела, он потихоньку сбивался с дороги: плохо учился, прогуливал школу, но, что хуже всего, – врал и воровал из дома.
Семейными проблемами Владислав Игоревич «не грузился». На волне перестройки он удачно воспользовался ситуацией: основанное им в то время при институте маленькое ООО потихоньку приносило доход. Неплохие деньги Владислав отдавал в семью, малые тратил на свои удовольствия, и жена к нему претензий не имела. Был им доволен также и Сережа, которому папа подбрасывал на житье. Был ли доволен Аркаша?.. Его об этом никто не спрашивал.
Спустя какое-то время Владислав Игоревич познакомил меня со своим младшим сыном. Все выглядело нелепо: Аркаша понимал, что я – любовница папы, но папа для него был, как и для меня, чужой и непредсказуемый. Аркаша молчал и вежливо мне «выкал», я «выкала» Владиславу Игоревичу. Мне было неловко и жалко Аркашу, и я предприняла слабую попытку порвать с Рушевым. Он выразил свое несогласие; мы продолжили наши встречи.
Жена Владислава узнала о нашей связи едва ли не с нашего первого свидания. Сначала, как я понимаю, она притворялась, что не знает, потом, когда поведение ее мужа стало известно всем, она стала делать вид, что ее это не задевает. В заключение она предложила снять для меня квартиру, только бы Владислав не портил репутацию супруги. Владислав любезно от предложения отказался, и мы встречались где попало.
Честно сказать, мне нужна была материальная помощь. Мне нужно было на что-то жить во время сессий, что-то есть. Мой папа хорошо выпивал, и семья нуждалась. Доходило до того, что я приглашала Владислава домой к себе, к родителям, когда их и Даши не было дома, и не ела ничего из того, что он приносил к чаю, оставляя эту еду для семьи.
Ирина Родионовна, заведующая подготовительным отделением, меня не обманула: университетского общежития не дали. Жилье приходилась искать самой. Один однокурсник, деревенский парень Василий, подсказал вариант жилья подешевле: он его «разнюхал», подарив одной слегка влиятельной женщине банки с маслом и сметаной. Василий уже работал учителем физкультуры в деревне, но хотел стать как минимум директором школы. Филологическое высшее образование этому способствовало. Последовав советам Василия, я с однокурсницей Светланой снимала жилье недалеко от центра. Светлана была родом из Казахстана и необыкновенно красива: белейшая кожа, густые черные волосы и бездонные глаза. Мать ее, русская, вышла замуж за казаха; потом он умер, но вдова с дочерью жила безбедно в собственном доме с садом до совершеннолетия Светланы. А потом они стали беженцами. Бросив дом и сад, они ночью, в товарном вагоне, покинули дружественную ранее страну. В Нижнем Новгороде Света закончила
