неких сикхов, создавших свою империю в Пенджабе, где бы такая страна ни находилась. Но над всей этой внутренней возней стоят британцы, где силой оружия, где звоном монет откусывающие для своей Ост-Индской Компании земли и взращивающие взаимную ненависть у народов и их правителей.

— Английские посланники доходят до Афганистана, там они стравили друг с другом сыновей Тимур-шаха. Махмуд-шах сверг своего брата Земана, выколол ему глаза, но и его самого заточили в темницу. Он сбежал, снова сел на трон, только теперь от его Дурранийского царства остались одни ошметки, сидит в своем Гератском ханстве и носа не кажет.

— Откуда ты все это знаешь? — спросил Нестора Император. — С тобой такие вещи правители обсуждают?

— Никак нет, государь! Но с людьми я общался, интересно ведь. И учитель много знал, да упокоится он в Свете! Одно скажу точно: индийцы англичан ненавидят, но сделать с ними ничего не смогут, так как разоряют друг друга с большим удовольствием. А англичане в своих разговорах Россию ненавидят и мнят ее злейшим врагом, то сам неоднократно слышал. Доходил в своих странствиях до Дели, до Бомбея[91] и до самого Мадраса[92], где люди кожей темны, а ушами обильны.

— Как зайцы что ли?

— Не, просто лопоухие, тамилами себя называют. Там власть англичан давняя и крепкая, ох и неуютно мне там было! Они манихеев ищут по всем землям, как услышали, что появился лекарь, который чудесами лечит, целую охоту на меня устроили, еле ушел. Люди, как они не выглядят, добро помнят, помогли, благослови их Мани!

— Занятная персона, да? — улыбнулся мне Государь. — Что ж ты, Нестор сын Иванов, от барина своего сбежал?

Мужик посмурнел, но ответил спокойно, глядя правителю своему прямо в глаза:

— Ваше Величество, голод у нас случился, не уродила земля. А от барина управляющий прибыл, начал все из амбаров сметать, веником по сусекам прошелся! Как мы ни молили его, чтобы на зиму детишкам что оставил, да на сев сохранил — приказал пороть нас за это! Душа моя не выдержала, приложил подлеца вилами. Не до смертоубийства — плашмя! Но после такого мне даже каторга за милость показалась бы, запороли бы до смерти. Так что поцеловал матушку — и в бега. Невеста была, но барин разрешения пожениться не давал, так что и она не держала.

Эта печальная история на меня, признаюсь, никакого впечатления не произвела. Помещик в своем имении — господин по праву, жаловаться на него некуда[93], пусть просто так погубить крепостного не может, но за провинность имеет право назначить любое наказание — в том числе и приказать отхлестать кнутом насмерть. Но я делами крестьянскими почти не интересовалась, Павел Петрович же поморщился.

— Нонсенс, однако! С одной стороны, как беглого надо бы клеймить — и на каторгу. С другой же — освещенный, теперь дворянином станет. Да и пользу несомненную государству принести может. Что ж ты, Нестор Иванов, из Индии своей сбежал? Дороги кончились?

— Были дороги, Ваше Величество, да хоть на восток в землю Сиам, о которой много чудес рассказывают. Можно было в Китай дойти, хотя и тяжелый путь туда через высокие горы. Но душа попросилась домой, а еще призвание у меня и лечить, и не допускать болезней. В Индию, Государь, холера пришла. Я когда уходил оттуда, только начиналась, но хворь эта дюже злая, мор от нее быстрый. Дойти до нас может, потому и рвался к Вам, чтобы предупредить и попросить наказать, чтобы люди себя в чистоте держали, сырую воду не пили, а пищу огнем опаляли обязательно.

— Ну-ка, ну-ка! Холеру чистой водой лечить можно?

— Не лечить, — истово ответил Нестор. Сейчас он напоминал собой то ли юродивого, то ли пророка. — Предотвращать! Холеру приносят те самые мелкие твари, они любят теплую стоячую воду, живут вне тела долго, через тухлую водицу и грязь переходят на здоровых. Мрут же при кипячении или наоборот на морозе, а в человеке выделяют гадость, от которой… простите, Ваше Величество, человек тот жидко гадит и блюет непрестанно, отчего воду теряет и умирает как от жажды.

— То есть можно больного просто водой поить? — заинтересовалась я.

— Поить больного — оно всегда полезно. Но при холере не держится вода, ох и насмотрелся я. Вливаешь в него миску, а он две… из всех отверстий обратно. От того и мрут сотнями. Поэтому первое дело при холерном море — чистота и воду кипятить, больных со здоровыми не держать, а померших немедля сжигать или закапывать, не давая лобызать их!

Нестора можно было слушать долго, я сама себя поймала на мысли, что хочу выспросить его обо всех приключениях, что тот испытал, о странах, в которых был, но время клонилось к закату. Хотя и Бакунина со мной была согласна, она сидела весь разговор, открыв рот, внимая каждому слову. Но Император повелел прекращать посиделки, пообещав, что время для удивительных историй еще будет.

— К Виллие его надо, в медицинскую академию, он его там запрет и не отпустит, пока научный трактат не напишет. И физиономию в порядок привести, бороду эту ужасную сбрить!

Свою поросль Нестор осмелился отстаивать, однако Павел Петрович пристыдил будущего дворянина. Мол, была бы растительность добрая, а не эти клочки встрепанные.

Уже у самой лестницы меня нагнала Екатерина и, смущаясь сильно, спросила:

— Александра, Вы можете сговориться с госпожой Аммосовой?

— Это по какому поводу?

— Нам… мне… очень хочется ребенка от Павла… Петровича. Но никак не выходит, не дарует Бог дитя. Она же в этом мастерица.

— А что ж Вы сами ее не спросите?

— Не любит она меня. Как и я ее.

Я задумалась. Об этой стороне Света мне было известно мало, но все же знаний от общения с Марой понахваталась.

— Для уверенности ей надо бы и Императора осмотреть.

— Это будет сложно, — расстроилась Бакунина. — Павел ее к себе не подпустит.

— Это уже Вам разрешать, — пожала я плечами. — Он-то сам в курсе Ваших… планов?

— И даже одобряет, — улыбнулась фаворитка. — Для престолонаследия ущерба нет, ребенок прав на трон иметь не сможет. Но… все мы смертны, Павел Петрович в свои годы крепок и проживет долго, если зла в том числе и Вы не допустите. Но я сама хочу оставить о нем память в своем ребенке.

Здоровье у Императора отменное, это как раз следствие заботы моего батюшки, даже после кончины своей хранит старого друга.

— Я поговорю с Маргаритой, — пообещала я и направилась к выходу. За окном уже совсем темно, пора