— Магистр Гарон, говорят, в древности были случаи… — попыталась вмешаться Милесса.

Она все время пыталась протиснуться между Гаем и разгневанным деканом. И я тоже. Но ничего не выходило. Гнев Гарона не пропускал никого, просто отталкивал особой магической волной.

Нам с секретаршей оставалось лишь переглядываться и молить Бога, чтобы Гарон не убил Гая.

А еще меня мучила совесть. Ведь я так и не рассказала никому из вышестоящих про выходку куратора. Боялась, видите ли, стать ябедой и предателем. Я даже не настаивала в полную силу (потому что была увлечена Гароном), чтобы Гай сделал это сам.

И никак не вмешалась, когда у Гая с Милессой действительно начались отношения. Хотя, конечно, как тут вмешаешься. Против всесильной пыльцы (будь она неладна!) не попрешь!

— Ты понимаешь, что я не просто должен тебя отчислить из Академии?! Я должен передать дело в суд! Незаконное использование материалов особо важного эксперимента — серьезное нарушение! Вообще-то это мой долг, это даже не зависит от моего собственного желания!

Ведь, конечно, Гай почти сразу раскололся, что искупался в пыльце. Хотя бы чтоб не выставить Милессу распущенной не по годам феей.

— Я приму любую кару! — как истинный рыцарь заявил он. — Только не трогайте Милессу!

— А с чего это я должен «трогать» ее? — спокойнее усмехнулся Гарон. — Разве она виновата, что один безмозглый адепт незаконно принял участие в Эксперименте? Она виновата, что ее охватило неконтролируемое влечение к тебе, будь ты неладен, свободного дракона бастард?!

Видимо, быть этим самым «бастардом свободного дракона» — что-то очень унизительное. Потому что взгляд Гая блеснул обидой, и он вздернул подбородок выше.

— Именно поэтому прошу наказать только меня.

— Никого другого я и не собираюсь наказывать! — бросил в ответ Гарон. Самая мощная ярость пошла на спад. Теперь он оценивающе, с сарказмом во взгляде изучал понурого Гая. — Если, конечно, у тебя не было сообщников. Кстати, кто-нибудь вообще знал, что ты натворил?

— Нет, магистр декан, я действовал один и никому ничего не рассказывал, — благородно солгал Гай.

— Лжешь! — глаза Гарона вспыхнули. — Кажется, ты забыл, с кем разговариваешь. Тем более — твою откровенную ложь отличу не только я, но и любой мало-мальски разумный человек! Кто был все это время в курсе твоего поступка?

— Я не скажу, — Гай еще выше задрал подбородок. В голосе послышался металл. — Можете отчислить меня. Можете отдать под суд. Можете пытать и жечь пламенем! Но я не скажу.

— Адепт Гай… — устало вздохнул Гарон. — Не нужно изображать стойкого шпиона в застенках врага. Я даже сейчас тебе не враг. Но… я должен знать все нюансы этого события. Будь любезен, скажи сам. Ты ведь понимаешь, что я могу исследовать твою память? Не самая приятная процедура.

Гая передернуло. Видимо, это ментальное вмешательство было крайне противным, а то и болезненным.

— Подождите, магистр Гарон! — решилась я. Еще не хватало, чтобы на Гая повесили двойное наказание за ложь и умалчивание. В тот момент я была готова на все, чтобы хоть немного отвести удар от него. Ведь ощущала и свое собственное — может быть, не самое обоснованное, но реальное — чувство вины. — Я знала. В тот вечер Гай сразу рассказал мне. Хотел поделиться, как с другом. Рассчитывал, что я не осужу его. И не донесу на него. Я знала все это время.

Гарон резко обернулся ко мне.

И… нет, мне не показалось. В его глазах блеснуло что-то… похожее на обиду. Не гнев. Не злость. Именно обида, какая возникает, когда близкий человек незаслуженно ударил тебя.

Блеснула и погасла. Он крепче сложил руки на груди, и его взгляд на меня стал холодным, отстраненным.

— Надо же, адептка Мария, — произнес он. — А я думал, что мои усилия… ради тебя… заслуживают некоторой откровенности. А твой друг заслуживал, чтобы ты спасла его вопреки детскому кодексу чести. Не ожидал. От тебя.

Вот так мы и поругались…

Вернее, не поругались. Просто с того момента Гарон стал совсем отстраненным и официальным деканом. Близость, что родилась между нами, растаяла, словно не было. Растаяла, оставив привкус горечи. И боли.

Срочно отчислять Гая он, конечно, не стал. Ведь сердце у него есть. Даже не стал экстренно разлучать с Милессой. Просто Гаю было предписано сразу по возвращении в Академию предстать перед тем Советом, что отвечает за Эксперимент. Совет и решит его судьбу (а значит, и судьбу Милессы). И вообще решит, что с этим со всем делать.

В общем, он мог бы, наверное, прикрыть нас своей деканской грудью. Но не стал. Решил действовать более-менее по закону.

Вернее, прикрыл Гарон только меня. Ни о каких карах для меня речь не шла. Он даже не ругал меня, как Гая. Кроме тех горьких слов, я не услышала от него больше ничего.

И его отстраненность стала самым страшным наказанием.

Хотя… время от времени я думала, что Гарон мог бы отнестись с еще большим пониманием. В том числе мог бы понять, что я не желала ябедничать на друга. А значит… может, все и к лучшему. Он не только недосягаем для меня. Он просто, видимо, мне не подходит! Слишком жесткий, слишком официальный.

Хороший пинок, чтобы перестать витать в иллюзиях и выбросить его из головы.

Когда мы приехали Академию, прямо на площади меня ждали все трое женихов. Видимо, ощутили мое приближение.

«Ну вот и все, — подумала я. — Снова на каторгу. В смысле, теперь от отбора никуда не денусь… Интересно, они в туалет-то меня одну отпустят?!»

Глава 22

— Парни, может, я одна пойду, а?! — я обвела взглядом сопровождающих. — Мне в дамскую комнату нужно. И дорогу я знаю! Не заблужусь!

Дренер — самый гордый из трех — вздернул нос.

— Я должен обеспечивать твою безопасность, — сообщил он.

— А я не могу допустить, чтобы этот крылатый сопровождал тебя один. Драконы опасны, — сказал Дэрет и бросил неприязненный взгляд на дракона.

— Эти двое не будут хорошей компанией для тебя, о Мария. Я еще не спел тебе свою лучшую песню, — это был третий, Мэйгар.

«О Боже!» — подумала я. Судя по всему, отвязаться не получится.