конце этой тропы, где у меня полно друзей, а закон и порядок обеспечивает повелитель здешней крепости, вы совершите ужасную ошибку, если попытаетесь меня обчистить.

Одноглазый издал истерический смешок:

— Шлушай, Хек, он нам угрожает! Ха-ха-ха! Ой, как штрашно! Ха-ха-ха!

— Хватит, Густ, — бросила женщина. — Суть в том, что нам нужно отсюда убираться. Сам знаешь: среди тех Певунов остались живые, и могу поспорить, что они захотят вернуть свою шлюпку…

— Шлишком пождно! — завопил тот, кого назвали Густом.

— Они наверняка все утонули, Пташка, — сказал Хек. — Только вспомни, что там творилось: пожар, вопли умирающих, демоны, Корбал Брош и акулы — боги, акулы! Да еще будто сам Маэль обрушил на нас бурю! Никто не выжил!

— Ну, мы-то выжили, — напомнила ему Пташка.

Хек облизал губы и вздрогнул:

— Не важно, милая. — Он потер лицо и поморщился, коснувшись рубца от ожога. — Пойдем согреемся. Можем все обсудить за едой и бочонком эля. Главное, мы опять на суше, и у меня нет никакого желания снова возвращаться в море. Эй, мародер, где мы, во имя Худа?

— В Элингарте, — ответил Вуффин.

— В Элингарте одни пираты, — прошипела Пташка. — Кто же тогда в той крепости? Слормо Коварный? Каббер Мясник? Синезуб Женокрад?

— Никогда о таких не слышал, — покачал головой Вуффин.

— Конечно не шлышал, — сказал Густ. — Они уже што лет как мертвы! Пташка, эти моряцкие шкажки были штары как мир, еще когда ты ражводила уштриц со своим папашей. — Он махнул забинтованной рукой. — Нам в любом шлучае вше равно, кто там в крепошти. Вряд ли нас приглашят на ужин, верно? В смышле, с повелителем.

— О, — просиял Вуффин, — полагаю, повелитель и в самом деле пригласит вас в свою крепость. Собственно, я в этом даже не сомневаюсь. Он, между прочим, уже беседует с вашими товарищами…

— С нашими… кем? — переспросила Пташка.

— Ну… с пожилым господином с острой бородкой и его слугой… — Гагс изумленно замолчал, увидев, что Хек забирается обратно в лодку.

— Оттолкни нас! — заорал он.

— Прошу прощения?

Но все трое уже карабкались в лодку с пустыми уключинами, как будто рассчитывали одной лишь силой паники заставить ту сдвинуться с места.

— Оттолкни нас! — снова завопил Хек.

Пожав плечами, Вуффин подошел к корме и уперся в нее плечом.

— Не понимаю, — тяжело дыша, проговорил он. — Вы спаслись, и вас пощадила буря. Зачем же снова рисковать, тем более что вы совершенно не готовы к любым морским путешествиям…

Острие меча Хека уперлось в шею Вуффина, и чужеземец наклонился ближе:

— Слушай меня, если тебе дорога жизнь! Отпихни нас поскорее от этого клятого берега!

Вуффин уставился на него, а затем, осторожно сглотнув, ответил:

— Боюсь, вам всем придется вылезти и помочь мне. Слишком уж вы тяжелые. Но умоляю вас, не делайте этого! Вы погибнете!

Забинтованный снова расхохотался, на этот раз в приступе неподдельной истерии. Остальные двое выбрались из лодки и начали усиленно толкать ее, пропахивая ногами глубокие борозды в мокром песке. Вуффин снова навалился плечом, и вместе им удалось сдвинуть лодку с места. Хек и Пташка поспешно запрыгнули обратно, и Гагс, морщась при мысли о том, что может сделать соленая вода с его сапогами, шагнул в волны и в последний раз подтолкнул лодку.

— Но у вас нет весел!

Они начали яростно грести руками.

Волны сперва противостояли их усилиям, но какое-то время спустя лодка вышла из полосы прибоя и двинулась в открытое море.

Вуффин долго смотрел вслед странной троице, чувствуя замешательство и смутную тревогу. Затем он вернулся к трупам на берегу, продолжив отрезать им пальцы и прочее.

Море было удивительным царством, и порой оно приносило нечто непостижимое даже для самых выдающихся мудрецов. Вуффин знал, что задаваться вопросами на этот счет попросту не имеет смысла. Мир, несносный, как сама судьба, делал что хотел и никогда не спрашивал разрешения.

Перейдя к очередному трупу, он начал сдирать с тела одежду, быстро оглядывая его в поисках драгоценностей, кошельков с монетами или еще какой-нибудь поживы. Как говаривал его покойный отец, море походило на рот пьяницы: невозможно было сказать, что из него выйдет. Или что в него попадет.

Хордило Стинк ударил кулаком в толстую деревянную дверь. Поднимаясь наверх, он сперва запыхался, но зато слегка согрелся. Увы, пока они ждали, Хордило вновь ощутил, как под одежду просачивается холод.

— Обычно долго ждать не приходится, — сказал он. — Слуги повелителя Клыкозуба никогда не спят и наверняка сейчас наблюдают за нами сквозь вон те темные щели наверху.

Человек по имени Бошелен разглядывал массивную стену, возвышавшуюся по обе стороны от ворот. На вбитых в нее крюках висели останки нескольких тел. Головы, на которых еще оставались клочья волос и обрывки высохшей кожи, были склонены под неестественными углами, отчего снизу, с того места, где стоял Хордило, создавалось впечатление, будто трупы смотрят пустыми глазницами прямо на них, оскалившись в зубастой улыбке. У подножия стены валялись бесформенные груды костей.

— Эта крепость действительно очень старая, — произнес Бошелен. — Если честно, она напоминает мне ту, где я родился, и сию любопытную подробность я нахожу весьма занимательной. — Он повернулся к своему товарищу. — Что скажешь, Корбал, друг мой? Поживем здесь какое-то время?

Но Корбал Брош был занят тем, что снимал одежду с двух трупов, которые приволок с берега. Отшвырнув промокшие полузамерзшие тряпки, он потыкал толстым пальцем в бледную обнаженную плоть:

— Они не испортятся, Бошелен?

— На таком холоде? Полагаю, вряд ли.

— Оставлю их пока здесь, — выпрямившись, объявил Корбал.

Подойдя к тяжелой двери, он положил ладонь на засов.

— Естественно, заперто, — пояснил Хордило. — Придется ждать, пока повелитель не соизволит открыть.

Корбал, однако, продолжал тянуть за засов, пока железо не согнулось, после чего по другую сторону двери послышались приглушенный треск и звук падения чего-то на пол. Толкнув дверь, Брош шагнул внутрь.

Хордило в ужасе бросился за ним. Прежде чем он сумел преградить Корбалу путь, они успели пересечь широкий, но неглубокий гардероб и оказаться в главном зале.

— Ты что, совсем спятил? — хриплым шепотом спросил Хордило.

Корбал Брош развернулся к Бошелену и сказал:

— Он стоит у меня на дороге. Почему он не дает мне пройти?

— Полагаю, — ответил Бошелен, проходя мимо него и быстро поправляя плащ, — что сей констебль служит своему повелителю из укоренившегося до мозга костей страха, даже скорее — ужаса. Я лично всегда считал отношения между хозяином и подчиненными