Шрифт:
Закладка:
Естественно, ничего не вышло. Все мысли сейчас у меня были исключительно об одном. В штанах становилось всё теснее, а Айлин, как назло, не спешила. Уж не знаю, что именно она там приводила в порядок. Как по мне там и так было всё лучше, чем прекрасно. Но…
Дверь скрипнула. Вокруг меня сомкнулись стены каменного мешка. Твёрдые, покрытые холодной влагой булыжники упёрлись в спину. Сквозь дырявые холщёвые тряпки они жгли изорванную кнутом и сочащуюся сукровицей кожу. Под низким сводом эхом гуляли неспешный топот шагов. Шагов палача, вновь пришедшего меня мучать.
Я свернулся в позу эмбриона. Прикрыл руками лицо и живот, пытаясь спасти их от града ударов, который вот-вот собирались обрушить на меня. Просто так. Потехи ради. Эта мысль, отчётливая и ясная, внезапно придала мне сил. Наполнила злостью и решимостью. Он ведь так и будет приходить. Ведь ему нравится мучать меня. Будет приходить, пока я не дам ему отпор. Пока не завалю гада и не затолкаю ему в глотку его поганую плеть.
Пальцы судорожно заскребли по булыжнику. Ища кинжал, какой-нибудь заострённый штырь или просто осколок камня. Что-нибудь, чем можно было бы завалить этого урода одним или хотя-бы парой ударов.
Глава 17
«Я тоже себя люблю»
Пальцы скользили по мокрому, холодному булыжнику, в поисках хоть чего-то, что можно было использовать, как оружие. Шаги приближались. Медленно. Неторопливо. Ублюдок знал, что я никуда не денусь. Что мне просто некуда бежать. Пальцы наткнулись на что-то твёрдое и шероховатое. Обломок доски. Сойдет для начала. Один точный удар в висок свалит его на землю. А дальше, забить его до смерти — дело техники.
Но доска не отрывалась. Наверное была прибита к полу. Шаги ускорились. Должно быть тюремщик заметил, что я не лежу в позе эмбриона, как делал это обычно. А собираюсь сопротивляться. И решил пресечь порыв на корню.
Пальцы нащупали что-то твёрдое и холодное. Металл. Тоже сойдет. Один удар и…
— Ты собрался устроить пожар? — голос надсмотрщика звучал удивлённо и в то же время в нём читалась злобная усмешка. Я посмотрел на свою руку. Пальцы сжимали старый, покрытый ржавчиной подсвечник. Как он попал в камеру? Кто-то из надсмотрщиков забыл его тут много лет назад? Тогда почему я нашёл его только сейчас. Нащупал случайно. Неважно. Мне и этого хватит.
— Так, дай сюда, — в моё запястье вцепились чьи-то пальцы. Другая рука нападавшего попыталась разжать мой кулак. Я рванул её в сторону, пытаясь стряхнуть противника. Раздался короткий вскрик. Хватка ослабла. Палач оказался на удивление слабым. Тем лучше. Проще будет его уработать.
— Твою мать, опять! — выругался мой мучитель. Послышался топот шагов. Очень быстрый. Как будто он убегал. Я поднял голову и попытался осмотреться. В густой тьме, царившей в подземелье разглядеть удавалось немногое. Но глаза всё равно успели заметить неясный силуэт, приближавшийся ко мне с другой стороны. Противник не убегал. Он заметил оружие и теперь решил зайти с другого фланга.
Я попробовал вскочить и тут же почувствовал резкую боль в спине. Ублюдки потрудились над ней на славу. Но сдаваться нельзя. Рывок. Мир вокруг качается. Пол остаётся где-то внизу. Непослушные, ватные ноги еле держат, но всё-таки держат. Палач снова попадает в поле зрения. Он прямо передо мной. Замах. Удар. Тяжёлый подсвечник со свистом рассекает воздух. Рассекает и падает куда-то в пустоту, таща меня за собой. Рёбра пронзает внезапная вспышка боли. Перед глазами пляшут цветные пятна. В горле стоит ком, мешающий дышать. Говнюк ударил меня под дых.
Шаг вперёд. Другой. Третий. С трудом сохраняю равновесие. Где-то позади меня слышатся шаги и тихая ругань. С трудом сохраняю равновесие. Поворачиваюсь, взглядом ища противника.
— Прости, — голос раздаётся откуда-то сзади. Затем слышится грохот металла о дерево. Треск разбивающейся посуды. Откуда тут посуда? Пытаюсь повернуться. Успеваю. Почти. Взгляд замечает лишь краешек силуэта, когда мир взрывается ворохом разноцветных искр. Искр, которые начинают стремительно угасать, тая в холодной безбрежной тьме.
Пробуждение было тяжелым. Голова раскалывалась. Всё тело ныло так, будто его несколько дней колотили палками. Мышцы то и дело сводили лёгкие, но болезненные судороги. Что вообще произошло? Мы же собирались с Айлин… Неужели она меня укатала до полусмерти?
Я открыл глаза и упёрся взглядом в тёмные доски потолка. Чуть приподнял голову, пытаясь осмотреться. Взгляд скользнул по резному дереву кровати, красным шторкам открытого балдахина, тумбочке, на которой стояли поднос и два медных кубка. Глиняный кувшин куда-то пропал. А поднос был слегка погнут. Будто им ударили что-то. Или кого-то. На втором шкафчике всё осталось по прежнему. Разве что кованый подсвечник с наполовину выгоревшей свечой теперь стоял на дальней стороне тумбочки. Айлин по прежнему нигде видно не было.
Я сел на кровати и попытался вспомнить, что произошло. Мы расстались у двери. Я лежал на кровати и… Голову снова пронзила вспышка острой боли. Словно что-то блокировало неприятные воспоминания. Из мешанины образов, обрывков мыслей и фраз удалось вырвать лишь мокрый, сырой подвал. И шаги. Шаги, от которых по спине пробегал неприятный холодок. Значит ли это… Зараза. Всё-таки нужно поискать какого-нибудь мозгоправа. Может среди магов найдется такой. А не то я рано или поздно точно кого-нибудь убью во время припадка. Надеюсь Айлин не зацепил. Не хватало ещё, чтобы она от моей поехавшей крыши пострадала.
Вновь скрипнула дверь, заставив меня нервно вздрогнуть. Первым рефлекторным позывом было — прикрыть голову руками. Но я его подавил усилием воли. Надо было избавляться от этого дерьма в голове. Палач и казематы остались далеко на севере. А я сидел посреди весьма уютной комнаты на мягкой кровати. Тут некого и нечего было бояться. Кроме самого себя.
— Очнулся? — послышался знакомый голос. Я повернулся и увидел Айлин. На девушке по прежнему было зелёное платье с глубоким разрезом по бедру. Волосы распущены и волнами ниспадали на плечи. В руках она держала запотевший глиняный кувшин, — Как голова?
— Да, более-менее, — кивнул я, и ещё раз помотал головой, отгоняя обрывки непрошенного видения, — Болит, но жить буду. Ты как? В порядке? Я тебя не задел?
— В полном, — кивнула девушка. Подошла к тумбочке и поставила на неё кувшин, — Опять ПТСР?
— Он самый, — я покачал головой, — И как нельзя «вовремя». Не раньше, блин, и не позже. Подпортил