что сделать это довольно легко. Ну и всякие фильмы ужасов тоже помогли. Я с детства любил смотреть ужастики, особенно Кинга. И я пришел к мысли, что человеку можно внушить что угодно. Особенно такому доверчивому рохле, как Вадим.

Последовал пренебрежительный кивок в сторону хозяина дома.

— Когда мы вновь встретились в Москве с Юлей, когда сошлись, она мне много рассказала о своем муженьке, — продолжал Воронов. — Я узнал, что он щедро выдает деньги тем, кто просит у него помощи. Тогда я понял, что он человек доверчивый, а значит, им можно манипулировать. И тогда сложился мой замысел. Осталось только разработать разные детали — например устройство мата, на который должна была упасть Юля…

— Как вы успели все убрать после падения? — поинтересовался Соловьев. — Ведь там столько надо было успеть!

— Я начал действовать буквально спустя секунду после того, как Вадим склонился над обрывом и увидел упавшую жену, — объяснил Воронов. — В этом, конечно, был определенный риск — ведь Вадим мог обернуться, мог даже остаться там, над обрывом. Но я решил рискнуть. Я решил, что он бросится к лестнице, чтобы спуститься на пляж. Значит, у меня в запасе было около двадцати минут. И я начал действовать немедленно. Велел Юле подняться и идти в землянку — дорогу туда она уже знала, я ей показал. Когда она ушла, я скатал мат, достал заранее приготовленную бутылку с кровью и полил камни. Сделал также кровавую дорожку к воде — в общем, создал всю ту картину, которую должна была увидеть полиция. Ну а потом тоже поспешил в землянку. В ту ночь мы открыли бутылку хорошего вина и отпраздновали с Юлей ее освобождение и начало нашей операции… Нет, конечно, — моей операции, только моей!

— Но ведь вы знали, что по соседству с усадьбой Егорова гостит знаменитый сыщик Гуров, — сказал капитан Соловьев. — Неужели это вас не остановило? Неужели вы были так уверены в себе?

— Да, я был уверен, что мой план безупречен, — отвечал Воронов. — А что мог тут поделать любой сыщик, будь он семи пядей во лбу? Я имел дело с таким тонким инструментом, как человеческая психика. Психику людей я за эти годы изучил достаточно и был уверен, что смогу довести Вадима до инфаркта. Я был уверен, что полиция не сможет мне помешать. Что, разве полицейские — хорошие психологи? Нет, в этом они не разбираются, думал я. Но, как выяснилось, я просчитался. Гуров сумел проникнуть в мой замысел, вскрыл мой обман с «падением на камни». И хотя я каждую ночь подводил Егорова вплотную к инфаркту, Гуров наутро своими объяснениями уничтожал все мои достижения. Должен признаться, что под конец, то есть вчера вечером, я шел на очередную операцию уже без прежней уверенности. Я чувствовал, что мы находимся на грани провала. Правда, я еще не знал, что провал так близко…

— А что вы скажете насчет Финогентовой? — спросил Соловьев. — Вы ее убили?

— Нет, эту женщину я не убивал, — отвечал Воронов. — Я случайно стал свидетелем того, как она упала в Волгу. Она пыталась выплыть, но была пьяна и не смогла выбраться на берег. А я не стал ей помогать. Я сразу понял, что она, вернее, ее труп может оказаться полезным для моего замысла. Потом мне только оставалось на лодке доставить ее тело поближе к месту, где расположились водолазы…

Наконец рассказ Бориса Воронова подошел к концу. Капитан Соловьев попросил у Юры Егорова разрешения воспользоваться его компьютером и распечатал на нем текст признания. Когда распечатку положили перед Вороновым, тот прочитал текст, глубоко вздохнул — а затем без колебаний подписал этот текст.

— Что ж, на этом можно заканчивать, — сказал Гуров, проглядев полученный документ. — Ведите его в машину, ребята. Да будьте внимательнее — этот человек показал, что умеет выскальзывать из наших рук в самый последний момент. Да, капитан, и вот что: когда приедешь в Самару, выпусти этого садовника, Щеглова. У нас к нему, по сути дела, претензий нет.

— А с ней как поступим? — тихо, чтобы никто не слышал, спросил Соловьев, кивнув в сторону Юлии Егоровой. — Тоже в Самару ее отвезти?

— Нет, подвергать ее аресту у нас нет оснований, — отвечал Гуров. — Надо будет снять с нее показания. Но это будут всего лишь свидетельские показания, ведь она будет проходить по этому делу в качестве свидетеля. Поэтому сейчас выпиши ей повестку, чтобы она завтра же явилась к тебе в управление и дала такие показания. А потом… потом она может катиться на все четыре стороны. Ведь вряд ли она захочет оставаться здесь, в доме, рядом с мужем, которого она пыталась убить, и сыном, которого хотела поссорить с отцом. Думаю, она вернется в Москву. И скатертью дорога!

Юлия Аркадьевна не могла слышать, о чем говорят оперативники. Но, видимо, она догадалась, что речь идет о ней. И хотя до этого момента она в основном хранила молчание, тут она решила сделать свой ход. Она встала, быстро прошла к креслу мужа и опустилась рядом с ним на колени.

— Дима! — воскликнула она. — Ты видишь — сегодня вечер признаний, вечер, когда открывается истина! И я хочу признаться, что действительно вынашивала против тебя злые планы. Очень злые! Но ведь это не я, это он внушил мне все это!

И Юлия Аркадьевна театральным жестом указала на Воронова, на которого в этот момент сержант Коршунов надевал наручники.

— Да, сегодня вечер признаний! — продолжала Юлия Аркадьевна. — Но также и вечер прощения. Так прости меня, Дима, и давай жить, как мы жили раньше. Поверь: я все осознала, и я буду тебе любящей женой!

И она попыталась обнять Вадима Егорова.

Однако эта попытка не увенчалась успехом. Хозяин усадьбы вскочил, словно подброшенный пружиной, и отшатнулся от своей супруги.

— Какая гадость! — воскликнул он. — И самое гадкое — не то, что ты пыталась меня убить, а то, как легко ты сейчас предаешь человека, который идет ради тебя в тюрьму! Неужели ты думаешь, что я такой рохля, что позволю тебе вернуться в мой дом, соглашусь снова жить как ни в чем не бывало? Ни за что! Да я скорее с болотной жабой стану жить, а не с тобой!

Юлия Аркадьевна выслушала эту страстную речь мужа, после чего молча встала с колен и как ни в чем не бывало направилась к лестнице, ведущей на второй этаж.

— Это куда ты собралась? — гневно спросил ее Вадим Александрович.

— К себе, конечно, в спальню, — отвечала мадам Егорова. — Ведь, что бы ты там ни кричал, я по закону остаюсь твоей женой. И этот дом — в том числе