— Вот такая приключенческая история, — заключил доктор. — К сожалению, той ночью царил хаос. Пока обходили озеро, вступили в перестрелку с красноармейцами, на другом берегу попали под обстрел со стороны немцев — той ночью они палили во все, что движется. Чуть не утонули в болоте, насилу выбрались. Вернуться на озеро не удалось, спасались бегством. Просто напасть какая-то…

Дальше судьба разбросала. Поодиночке уходили от роты НКВД, а собраться вместе уже не удалось. Таманского и Боброва схватили, припаяли срока за измену Родине. Участие в карательных акциях доказать не смогли, обошлось тюрьмой. По ходу отсидки переписывались друг с другом — это мне потом Бобров рассказал. Козловича закрутило, попал в плен, как-то вырвался, два дня шел по лесу. Приютила на хуторе дочь убитого полицая — некая Анюта Лазарева, — Якушев глумливо ухмыльнулся. — Это потом она стала Людмилой Герасимовой. Никакая она не Людмила. Вот Людмила, — кивнул он на притихшую женщину, — Ляля моя. По случаю документы поменяла — и ведь сошло с рук. Выкрутился, в общем, Козлович, справили новые документы, поженились, ребенка завели. Стали жить рядовой советской семьей — теперь как Герасимовы. Жизнь забросила на Дальний Восток — так уж судьба распорядилась, и только в 1967-м всем семейством прибыли в Плиевск — поближе к кладу, так сказать.

Мне тоже сравнительно повезло. Пытался вернуться на Лебяжье озеро, откопать саквояж. Попался патрулю, еле ноги унес. Прибился к отступающему немецкому подразделению, вышли в тыл корпуса генерала Круппе. Вступил в РОА Андрея Андреевича Власова, повоевал еще немного. Командовал ротой в дивизии Буняченко, когда он, наплевав на красных, Прагу брать пошел. Но плохи оказались у него дела, Конев подошел со своим 3-м Украинским фронтом, бардак начался. Завладел документами погибшего молодого лейтенанта, выдал себя за него — так и стал Якушевым. СМЕРШ тогда работал четко, но угодил под шальную мину, госпиталь, неделя без сознания… в общем, прошел проверку. У Якушева ни жены, ни детей, только больная мать в Сестрорецке, но я с этой проблемой быстро разобрался… Поехал в Псков после демобилизации — так вышло, что не в Плиевск. Ладно, не горело, подставляться тоже не хотелось. Посвятил себя медицине — до войны работал фельдшером, и эти знания помогли поступить в институт. Была жена, но недолго, детей, слава богу, не было. Думаете, хоть на минуту забывал про саквояж? — Доктор натянуто засмеялся. — Да ни в жизнь. Выдержка спасала. Золото ведь не портится. Стилет и «вальтер» с глушителем, кстати, лежали там же — спасибо штурмбанфюреру Штайлеру…

— То есть вы откопали сокровища, — резюмировал Павел.

— По порядку. Сомнения, что саквояж на месте, все же были — столько лет прошло. И о подельниках ничего не слышал — живы ли. Работал в Пскове, взял отпуск, приехал, финтифлюшки не нашел. В ту ночь неразбериха была, ориентиры не наметили, да и много лет прошло — рельеф изменился, кусты какие-то выросли, деревья подступили. Убыл обратно в Псков. Ведь главное спокойствие, верно? Когда освободилось место хирурга Плиевской больницы, выразил желание его занять — устал, дескать, от суеты больших городов. Руководство удивилось, но пошло навстречу. А тут уже санаторий собирались строить — хорошо хоть не на золоте… Выудил саквояж — нашел это место, даже устройство с рычагом придумал, чтобы глыбу сковырнуть… Сверху камней набросал, изменил это место до неузнаваемости. Перепрятал золотишко, «вальтер» и стилет, понятно, вынул — уж больно привлекательные вещицы. Обратная дорога в Псков оказалась заказана — так и остался в этой глуши до поры до времени. Но ничего, втянулся. Открою вам секрет, Павел Викторович, я хороший врач. Впрочем, вы это знаете. Как рука, не болит?

Драгоценности я почти не трогал — так, немного продал на черном рынке для поддержания штанов, так сказать. Планирую ранний выход на пенсию и отъезд в Краснодарский край. Ведь если есть на свете рай, это… Порадуйтесь за нас с Валерией Ильиничной. Козлович, то бишь Герасимов, появился в Плиевске три года назад, вел тихую жизнь. Но меня вычислил. Встретились, поговорили. Наплел ему, что не могу найти саквояж, вроде пусто в том месте. Уж не знаю, поверил ли он, но все годы висел над душой, наблюдал за мной. Потом явились эти двое — якобы порознь. Бобров давил бесцеремонно: дескать, запомнил тогда ориентир — расщепленная скала напротив, а теперь там пусто. Понял все, гад.

— Нехорошо, Иван Денисович, обмануть решили своих дружков, — покачал головой Болдин. — Разве это честно?

— Да ладно, — отмахнулся Якушев, — золото не терпит порядочных людей. Дальше — все понятно.

— То есть намекнул он вам, что надо делиться. Вы хороший переговорщик, Иван Денисович. Представляю, как он пришел к вам, разъяренный после избиения в общежитии. Ход не очень умный, вы правда думали, что они испугаются и уедут? Но ситуацию вы исправили. Бобров не стал вас убивать, ведь в таком случае остался бы без золота. Но надавил хорошо. Дескать, пошли откапывать твой схрон, и на этот раз без штучек. Вы якобы сдались, только предложили ничего не говорить Таманскому. Почему бы нет? Бобров, как и вы — экземпляр не самых честных правил. В их тандеме он был наиболее опасным, Таманский — так — ни рыба ни мясо. Ведь Бобров пришел к вам один, без дружка? Отправились вечером на озеро, хотя, подозреваю, золото вы перепрятали в другое место. Напали со спины, улучив момент, убили. Той же ночью, пока кровь кипела, прикончили Таманского и старушку до кучи. Устранили, в общем, конкурентов. Любите вы убивать, Иван Денисович, прямо молодость боевую вспомнили… Через день пошли к Герасимову. Тот вел себя нервно, о смерти подельников, конечно, уже знал. Боялся за безопасность себя и семьи, даже в милицию хотел с покаянием прийти. Но так и не решился — ведь тогда придется садиться вместе с женой. А ребенка куда — в детдом? Не дрогнула рука, когда Павлика убивали?

— Не позорьте, Павел Викторович, — поморщился Якушев. — Рад бы пощадить подрастающее поколение, но как? Останется ведь свидетель, мне он не нужен. Ничего, отмолим, искупим.

— А капитана Микульчина за что?

— Глупая история, — манерно вздохнул убийца. — Пришел на лечение, лежал под капельницей, а я в соседнем кабинете карточки пациентов заполнял. Валерия Ильинична позвонила, ей не понравилось, что происшествие в доме Герасимовых отдалось резонансом по всему городу. Стала критиковать — дескать, не стоило семью трогать. Обычно я лишнего в телефонных разговорах себе не позволяю, а тут, видать, завелся и что-то выпалил в сердцах. Выпало из головы, что Микульчин рядом. Особо криминального ничего не сказал, понимай двояко, но навести на размышления могло. Выхожу, а он