старого хана распространилась в лагере, ко мне вошла нахмуренная Забава, которая озадачила вопросом о «оживлении» Радомысла. Сначала я не понял вопроса, но потом смех заставил корчиться от боли. Не зажившиеся еще ребра были возмущены моим поведением. Но не рассмеяться было выше моих сил. Забава подумала, что реанимирование Радомысла было таким же спектаклем. Ей было обидно, ведь из-за этого случая она решилась стать настоящим лекарем. А тут я со своим цирковым представлением. Пришлось успокоить девушку и заверить в том, что с дядей все было не спектаклем. Она успокоилась, но все равно подозрительно косилась на мою ухмыляющуюся физиономию.

По донесениям наших лазутчиков, армия Михаила находилась на расстоянии дневного пути, поэтому византийцы прибудут не ранее завтрашнего вечера. Эса должна будет сегодня быть в лагере. Либо завтра на рассвете.

За пределами шатра доносился шум. Откинув полог, я окинул взглядом свою ставку. Легионеры в черных доспехах выгодно выделялись среди остальных моих воинов. Ага стоящий рядом, обеспокоенно посмотрел на меня.

— Что за шум? — спросил я телохранителя.

Он, растянув щербатую улыбку, кивнул в сторону. На тренировочной площадке сцепились в учебной схватке Ходот и Лука. Кажется, моему тестю сильно приглянулся молодой дрегович, если вятич решил обучать Луку всем воинским премудростям. Это хорошо, преемственность воинского дела — только во благо царству. Нужно будет пристроить нашего молодого канонира, а то скоро в обнимку с требушетами спать будет.

За учебным поединком наблюдал весь мой совет, за исключением Эсы и ее учениц. Радомысл и Аршак стояли у загона тренировочного плаца, опираясь на ограду. Гор присоединился к ним, услышав шум схватки. Командир конницы Куляба стоял вместе с командиром лучников Василько. Последний все натирал свои казацкие усы, восхищаясь скупыми движениями бойцов. Рогволд со своими неизменными двумя соплеменниками держали в руках увесистые кружки с чем-то алкогольным, если судить по их красным пятакам. Возле ободритов стоял улич Драг, который прогнозировался мной как правая рука Ходота, но, видимо, не судьба. Улич научился сносно общаться без толмача. Ходот дал ему характеристику заурядного стратега, а как бойца — лучшего среди наших воинов.

Бойцы на арене сцепились знатно.

— Ну что же, вой, не передумал набиваться ко мне в ученики, — с легким злорадством спросил Ходот.

— Мое слово крепко, — тяжело дыша, ответил ему Лука.

Снова звон скрещенных топоров. Судя по всему, Ходот решил проверить на прочность решимость канонира на учебу. Тесть взял к себе в ученики Драга, так как тот был одним из немногих талантливых берсеркеров. Второго ученика Ходот не сильно желал. А Лука у нас настойчивый парень. Помниться, он пристал ко мне, когда я рассказал ему о греческом огне. Еле отбился от фанатика от артиллерии.

Пока мы были заняты тренировочным поединком, со стороны входа в лагерь поднялась подозрительная суета. Оглянувшись, я заметил всадника, лошадь которого под уздцы вели мои легионеры. Судя по всему, его разоружили, но разрешили остаться на коне.

Ага заметил мое внимание и сжал рукоять своего двуручника, каким-то образом, оказавшегося у него в руках.

— Царь, — обратился ко мне подошедший легионер, — прискакал гонец, — он махнул на всадника, — говорит от кесаря византийского.

Наша беседа не осталась незамеченной. За моей спиной воцарилась тишина. Поединок прекратился.

— Византийцев не учат правилам этикета? — спросил я всадника.

Я стоял у входа в шатер. Этот же посыльный верхом на коне. Странно, что его не стащили с лошадки мои легионеры. Нужно будет сообщить Ходоту, чтобы провел разъяснительную беседу. К счастью, после того, как я задал невинный вопрос непонимающему гонцу, заговоривший со мной легионер смекнул о чем я толкую и «научил» этикету византийца.

Гонец предстал передо мной «пешком». Все же легионеры — это лучшие воины моей армии. И сообразительные.

— И что же желает сообщить мне гонец, — с интересом обратился я к нему.

— Мне велено передать тебе это, — он потянулся к луке седла, но его перехватили мои воины. На седле была приторочена пара мешков.

— И что же там? — обратился я к нему.

— Там, — гонец замялся, — посылка от императора Михаила. Я всего лишь гонец.

Смутное беспокойство начало меня терзать. Я кивнул легионерам. Они развязали мешки и опорожнили их. Оттуда посыпались головы.

Я взмолился. Только бы не Эса. Прошу тебя, только не Эса.

Глава 17

Лагерь царства Гардарики. Болгарское ханство, Плиски, лето 827 г.

Легионеры повалили гонца наземь и скрутили. Тот не особо и сопротивлялся. Вокруг меня валялись отрубленные головы. Я разглядывал каждую и пытался не найти ту, которая сломала бы мне сердце. Ага за моей спиной был напряжен словно струна. Только его ледяное молчание смогло меня остановить и не бросится к головам, вглядываясь в лица, чтобы не найти Эстрид. Да и пытки в злосчастной пещере не прошли даром — тело не оправилось от потрясений.

Меня окружили мои командиры. Куляба узнал в головах несколько своих сотников. Михаил решил показать характер, видимо. Ночные вылазки нашей конницы изрядно его измотали, раз он решил таким жестом вывести меня из себя. Прошлый раз, когда меня так хотели напугать, пришлось стены Киева сравнять с землей. Византийский император зря так себя повел.

Я размышлял над причинами, побудивших Михаила поступить именно так. Ведь Карнат говорил, что в Триумвират входит византийский патриарх, а не император. Может ли быть, что светская власть срослась с властью церковной в Византии? Ответ на вопрос нужно найти как можно быстрее. Иначе, последующие мои решения чреваты наличием высокой степенью ошибочностью суждений. А я уже не имею права на ошибку. Триумвират поднял ставки достаточно высоко. Тут еще тревога за Эсу появилась. Если на рассвете ее не будет, нужно рассчитывать на то, что ее необходимо вызволять из плена.

Пока я грузился тяжелыми думами, мои соратники решали, как поступить с гонцом. Звучали разные предложения — от отрубания головы до сажания на кол. Жестокий век, жестокие нравы.

— Гонца отпустить, — приказал я легионерам, завершая спор, — мы не будем уподобляться нашим противникам, — добавил я, обращаясь к командирам, намекая на смерть гонца-Сокола.

Разговоры сразу стихли. Ходот отправил Луку тренироваться с Драгом, а сам направился ко мне. В кильватере от него шел Радомысл. Я зашел в шатер и уселся во главе стола. Тесть с дядей присели рядом и вопросительно уставились на меня.

— Ходот, усиль караулы