Чарльстон, Южная Каролина

Шварцман казалось, что дорога до Чарльстона заняла у нее несколько дней. За длительной задержкой в Миннеаполисе из-за погодных условий последовала механическая неисправность. К тому времени, когда самолет был готов к вылету, пилоты слишком долго просидели в кабине, и рейс отменили.

Последнее, с чем Анна была готова бороться, — это безделье. Ей хотелось размяться, пройтись по терминалу, но тело и голова болели, а наркотики еще не до конца вышли из организма. Даже когда Анна просто поднимала руку и выгибала спину, казалось, будто она пыталась двигаться в засохшей корке бетона.

За отказом поверить в то, что Авы больше нет, последовали волны холодного, пустого горя. Анна переживала из-за рака, из-за того, что, не объяснив причин, бросила Хэла, из-за Кена, из-за того, что пропустит консультацию с доктором Фрейзером.

Затем на поверхность снова всплыл страх. Страх воочию увидеть Спенсера, столкнуться с ним лицом к лицу.

Мысли топтались по кругу до тех пор, пока не превратились в траншеи, из которых она была бессильна выбраться.

Шварцман успела на последний рейс из Миннеаполиса в Атланту, но оттуда вылететь в Чарльстон было возможно только утром.

Она на шаттле доехала до гостиницы «Хэмптон Инн» в аэропорту, но так толком и не уснула. Усталость, казалось, въелась глубоко-глубоко в кости.

На протяжении всей поездки Анна не включала мобильник, позвонив с телефона-автомата матери, а затем — в отель в Атланте, чтобы сообщить новое время прибытия. Она прослушает сообщения, когда будет на месте, а пока ей просто нужно попасть туда.

Смежив веки во время короткого первого утреннего рейса в Чарльстон, Анна окунулась в поток воспоминаний. В последний раз она видела Аву по окончании медицинского факультета, на выпускном вечере. Тогда к ней прилетели и Ава, и мать. Ей же досталась незавидная роль преодолевать любые невысказанные стены между ними и никакой возможности толком поговорить ни с одной, ни с другой.

А с тех пор?

Редкие звонки. Разговоры теплые, но короткие. Поздравительные открытки ко дню рождения. Был один год, когда она забыла это сделать. Или даже два года…

Симпатическая нервная система перевела тело в режим полета. Ее била дрожь, ей не хватало воздуха. Щупальца горя тянулись откуда-то из желудка, прокладывая себе болезненный путь в грудь и легкие. Мысли были серыми и туманными.

Это даже хуже, чем потерять отца. Потому что без Авы от него ничего не осталось. Ничего не осталось от них двоих.

Ее преследовали видения того, как Спенсер убивает ее тетю. Видела ли Ава его лицо? Она смотрела на Спенсера, пока тот ее душил? Смотрела ли она ему в глаза? Люди всегда говорили Шварцман, что она похожа на тетю. Даже более того, она подозревала, что это одна из причин, почему ее мама недолюбливала Аву. Когда Спенсер убивал Аву, представлял ли он себе, что вместо этого убивает ее?

Самолет завибрировал и выпустил шасси. Они шли на посадку в Чарльстоне. Аннабель сосредоточила взгляд на взлетно-посадочной полосе. Она еще ни разу не летала в Чарльстон самолетом. В детстве отец всегда отвозил ее на машине на те недели, которые она проводила с тетей. Иногда туда приезжала и мама, но с возрастом она делала это все реже и реже.

Ава не водила машину. Живя в центре Чарльстона, она никогда в ней не нуждалась. Ее адвокатская контора находилась всего в нескольких минутах ходьбы, и хотя Ава ненавидела любые спортивные тренировки, она была заядлой любительницей ходить пешком.

Шварцман помнила, как даже в самый сильный ливень ее тетя, бывало, надевала длинный черный плащ, высокие желтые резиновые сапоги и, завязав на голове прозрачный пластиковый капор, выходила на крыльцо и раскрывала гигантский черно-серый зонт.

Ничего глупее этого пластикового капора Шварцман не видела. В детстве она над ним хихикала. Будучи подростком, закатывала глаза, но никогда не отговаривала Аву надевать его: у Авы, как и у нее самой, были волнистые волосы, имевшие свойство еще сильнее курчавиться от влаги даже внутри дома. Дождь же грозил разрушить аккуратный пучок, который был любимой прической Авы.

В том, что касалось дождя, ее тетя, похоже, обладала шестым чувством, и это впечатляло, учитывая, что погода в Чарльстоне была совершенно непредсказуемой. За более чем десяток лет Анне запомнился лишь один случай, когда дождь поймал их без зонтика.

Они отправились на исторический рынок в центре города, примерно в десятке кварталов. В детстве рынок, с его прилавками, заваленными броскими ремесленными изделиями и ювелирными украшениями, был одним из ее любимейших мест при посещении Чарльстона. Анна помнила, как однажды купила там небольшой серебряный браслет с подвеской в виде черепахи. Ей потребовалась целая вечность, чтобы выбрать между черепахой и дельфином.

— Дельфин — умное животное, — вставила свое веское слово продавщица.

— Но морская черепаха рождается в песке и возвращается в море при свете луны, — возразила тетя, облегчая выбор. И, движимая минутной прихотью, приобрела себе серебряную цепочку с подвеской в виде морской черепахи.

На обратном пути домой Ава сказала:

— Теперь каждый раз, как посмотришь на свой браслет, ты будешь знать, что я тоже ношу свою черепаху. Мы как будто будем вместе, даже если порознь.

Шварцман не снимала браслета с черепахой до тех пор, пока серебро не стерлось, а на запястье осталась черная полоска.

В тот первый день, купив браслеты в виде черепахи, они попали под ливень, и уже через нескольких кварталов промокли до нитки. В Чарльстоне было не слишком много такси, и найти машину под дождем было невозможно.

Взяв племянницу за мокрую руку, Ава как ни в чем не бывало вошла в вестибюль шикарного отеля, взяла с подставки, на которой стоял десяток зонтиков для гостей, зонт, развернулась и снова вышла.

Анна была уверена, что по дороге к двери их арестуют, но Ава заверила ее, что она уже брала здесь зонтики и раньше. Всю дорогу домой они жались друг к другу под одним зонтом.

Шварцман вспомнила запах дождя: грязь, листья, морская вода, магнолии, гортензии, все живое, что потянулось вверх, когда пошел дождь, запах Авы — смесь гардении и чего-то землистого, вроде чайных листьев, — и ощущение того, что она шагает с ней рядом, теплая, сухая… любимая.