– Чего это? – продолжая одним глазом контролировать турку на плитке, Макар Иванович другим пробежал текст.

Прочитал, помолчал, снял турку, налил кофе в чашку.

– Красивый какой у тебя почерк. Понятный.

– Я, товарищ полковник…

– Честно – не постигаю. Зачем ты обратно-то собираешься? По спокойной жизни стосковался?

– Нет.

– Тогда что?

Чередников, краснея, трепался, гнал какую-то пургу о том, что вот, начальник отделения мечтал на пенсию, и он, Саша, уже знает местный материал. И, наконец, выложил решающий, непобиваемый козырь:

– Не потяну я. Мне надо пообтесаться среди людей. Бесполезно все это.

Шурик смешался окончательно и заткнулся.

Филатов, помолчав, снова начал:

– Силой удерживать не буду, препятствовать тоже, к тому ж изначально у тебя временный перевод. Выглядит некрасиво по отношению к товарищам.

– Почему ж так, Макар Иванович? Хорошо поработали, преступники обличены, ценности найдены, а остальное – ну что? Сплошные мои домыслы.

Полковник, глянув на часы – скоро тут будет полным-полно народу, надо поторопиться, – спросил прямо:

– Ты не веришь в то, что убийца – Козырев?

– Нет.

– И в то, что он сам покончил с собой?

– Нет.

– Резоны? Доказательства?

– Нет, – признался Чередников и вдруг вскинулся, приободрился: – Но они будут. Обязательно. Поверьте, я поклясться готов!

– Интуиция – это хорошо, – признал полковник. – Очень хорошо, когда интуиция. Но нужны доказательства, факты.

– Но ведь очевидно, что…

– Погоди. Тебе очевидно – мне нет. Ты, поддавшись самовнушению и своей интуиции, можешь знаешь куда уйти? Помни: из десяти догадок девять всегда ошибочны.

– Но ведь выгодоприобретатель всего этого может быть лишь один…

– Может быть? Или один?

И Шурик стих. Лишь упрямо повторил:

– Прошу удовлетворить мой рапорт о переводе, – и добавил: – Очень прошу. Пожалуйста.

Капитан Макаров Альберт Николаевич, начальник отделения милиции в дачном поселке Морозки, был душевным человеком, не склонным к злопамятству. Потому-то ни словом, ни делом не попенял, не припомнил Чередникову – теперь уже старшему лейтенанту, отмеченному благодарностью министра охраны общественного порядка СССР, – «предательство».

К тому же Порфирьич все-таки поехал в санаторий, пусть и куда позже, чем предполагал, зато со спокойной совестью оставив участок на Сашу, которого теперь уже именовали не иначе, как уважительно – Сан Саныч.

Чередников ни словом никому не обмолвился ни о ходе, ни о деталях, ни об итогах следствия. Однако буквально весь поселок был в курсе, что именно их участковый не позволил «замазать» дело Каяшевых – которое, кстати, уже обросло огромным количеством ужасных подробностей, как пепелище бурьяном, полынью и ивняком. Тетя Нюра гордилась своим вкладом в дело становления легендарного сыщика, упирая на чудодейственные свойства молочных продуктов. Многие верили, сбыт рос.

В семействе Чередниковых тоже наметились счастливый поворот и пополнение: «старики», то есть мать с отцом, спустя двадцать четыре года почему-то куда лучше понимали друг друга. Пока, правда, все ограничивалось поездками в гости – то он в Зеленоград, то мама в Ялту, – но Сашина хваленая интуиция подсказывала, что вскорости они все-таки договорятся о том, кто к кому в итоге переедет.

Ни с кем с Петровки Чередников связей не поддерживал. Как-то заявилась под вечер на костерок Галка Таушева, но почему-то никакого ошеломляющего впечатления это событие – вполне добросовестное, приятное – не произвело. Сплавали на лодке на остров посреди заводи, пожгли костерок, попили вина и коньячку, купались-целовались на мелководье, потом как-то так получилось, что и переночевали во флигеле, покачались на кровати с панцирной сеткой – и только.

Пал Палыч Волков в поселке появился лишь однажды: оформлял продажу дома; вместо него на даче поселился симпатичный, тихий и талантливый писатель военной тематики, бывший танкист.

Так прошло еще где-то с полгода, а то и больше. На природе ход времени как-то теряется. Что-то в центре происходило, министр сменился, ходили какие-то слухи различной степени нехорошести – но тут, в Морозках, царила патриархальная тишина. Единственное, что капитан Порфирьич сбежал-таки на пенсию, и теперь не светил отпуск Сан Санычу до тех пор, пока не пришлют «кого-нибудь» на смену.

И вот как-то раз под вечер в пятницу, когда Саша засиделся в отделении, подбивая текучку перед визитом к руководству, по сумеркам заплясали фары, послышался оглушительный рев мотора – ко двору отделения причалил поразительной красоты сияющий мотоцикл «ИЖ» с коляской.

Водитель сдвинул стекло шлема на лоб, и оказался не кем иным, как Генкой Гомановым.

– Привет анахоретам!

Обнялись. Генка не изменился: такой же лохматый, черный, жгучий, как уголь из печи.

– Какими судьбами? На рыбалку?

– Ничего не имею против, – заверил Гоманов, – к тому же есть повод. Мне на капитана наконец расщедрились, обмыть бы надо.

– Имеется, – заверил Саша.

Генка, разгружая удочки и бутылки, рассказывал о житье-бытье в главке, о смешных «мульках», имевших место в его практике, о том, что Дементьев теперь вместо Филатова, женился и «отожрался», о том, что Таушева выскочила замуж за заику Лапина и небось рада: такой-то точно слова поперек не скажет. Саша лишь хмыкал и кивал. Потом вдруг Генка мимоходом спросил, нет ли магнитофона.

– Есть, и даже очень, – заверил Чередников. Пусть у них там в центре жизнь бьет ключом, а тут в гараже последний писк – сказочный «грюндиг», презентованный мамой и папой на прошедший день рождения, – работает и от батареек, и от сети.

– И записи, если интересуешься. Высоцкий почти весь, Окуджава.

– Это само собой. Можешь взять, но у меня тоже кое-что с собой есть. Тебе понравится. Ты говорил, у вас тут какой-то островок есть.

Саша колебался некоторое время: все-таки выходные, не исключены дебоши с мордобоем и шашлыками. Но потом решился:

– Поплыли. Ну их, до утра обождут.

Отцвела, погасла вечерняя зорька. Наловили кое-какой рыбы, хотя Генка настаивал на раках, но Саша по природной брезгливости против этого лакомства возражал.

– Эх ты, тундра, – заявил коллега и принялся творить уху, сопровождая это простое, по сути, действо какими-то сакральными заклинаниями, телодвижениями и помещением в котел разного