— Но Ханна права. И он негодяй. Он действительно за вами шпионит. Не надо даже подходить к нему близко, чтоб почуять его настороженность. Снова попросите за него? Чтоб я ему… гхм, впрочем, не будем вдаваться в подробности. А то кровавые подробности шокируют и потрясут вашу чувствительную душу.

— Попрошу.

— И все это нашептывает вам призрачная благодарность и милосердие?

— Да.

— Но вы платили ему деньгами. Не достаточно ли с него?

— Помогая мне, он предлагал помощь от души. И я предлагаю ему ту часть своей души, что могу.

Инквизитор грустно вздохнул.

— Ах, Мари. Ничего он вам от души не делал. Вероятно, мне удастся перевоспитать вас потом. Позже. Сейчас вы слишком невинны. Слишком.

Он снова привлек меня к себе, прижал к груди так, что я снова услышала стук его беспокойного сердца.

— Я…— выдохнула я, чувствуя, как от его более чем красноречивых объятий мои щеки горят огнем. — Я вовсе не невинна. Инквизитор. Вы же знаете, что…

— Да, да, этот Грегори, — шепнул Эван. — Знаю. Но я не о том говорю. Я говорю о вашей душе, которая сияет, как звезда. Такую и гасить жаль, и показывать всем опасно.

— Что же делать, инквизитор? — в ответ ему шепнула я.

— Защищать самому? — произнес он.

Он вдруг обхватил меня, и я скорее почувствовала, чем увидела, как он сделал всего один Быстрый Шаг, унося нас обоих вон из бального зала, подальше от глаз любопытствующих.

А дальше…

Все было как в тумане.

Он целовал меня жадно и яростно, сжимая в руках, как растрепанный букет цветов, упиваясь моим запахом, моей слабостью и моей податливостью.

Его губы оставляли горячие следы на моих щеках, на моих дрожащих веках, на моих протестующих губах. И тогда у меня голова кружилась и сердце замирало.

Он пил мое дыхание. Казалось, своими ласками, своими поцелуями он касается моей души, и это было куда интимнее и слаще, чем сели б мы разделись и занялись любовью.

Он прижался лицом к моей груди, к разгоряченной коже чуть выше выреза платья, и я почувствовала, как он дрожит. Дрожит, еле сдерживая себя. Желает овладеть мной тотчас же, в этой тихой и темной комнате. Я даже не поняла, куда он нас перенес. Да и так ли это важно?..

— Ты прекрасна сегодня, Мари, — хрипло поговорил он. — Красивее я никого и никогда не видел. Ты словно ожившая мечта моя.

Его ладони сжали мою талию так крепко, что мне показалось — он ласкает мою обнаженную кожу.

— Инквизитор! Не много ли вы себе позволяете? — я нашла в себе силы возмутиться, но не ответить на поцелуй — нет. Не нашла.

Он поцеловал меня в очередной раз долго и страстно, уронив себе на руки, подавляя всякое мое сопротивление, разжигая в моем сердце такой же пожар страсти, какой горел в его собственном.

И мне оставалось лишь постанывать, сгорая от желания, ласкать его волосы, его лицо, его плечи.

«Да я с ума сошла!» — мелькнуло в моей голове, когда я почувствовала его жадные губы на своей груди. А его пальцы — поглаживающими округлость сквозь платье.

— Нет-нет, Эван! — вскричала я, изо всех сил постаравшись освободиться из его рук.

Вышло это легко, на удивление легко.

Ах, что за выдержка у инквизитора!

Он не неволил меня, даже когда у него от страсти мутился разум!

Он не хотел причинять мне боли даже нечаянным насилием. Словно я бабочка, неосторожное прикосновение к которой может поранить хрупкие крылья.

— Почему нет, Мари? — произнес он хрипло. — Ты ведь тоже этого хочешь. Я слышал, как ты трепещешь в моих руках от желания. Я чувствовал, как твое тело страдает, не получая самого сладкого, что может дать мужчина женщине.

— Нет смысла вам врать, инквизитор, — произнесла я, с трудом переводя дух и прибирая рассыпавшиеся волосы. — Все так. Вы сгораете от страсти, но и я… я тоже.

— Но?..

— Но у нас с вами договор.

Эван рассмеялся, замотал головой.

— Ах, Мари. Есть ли в мире сила, прочнее вашего слова?

— Вероятно, есть, инквизитор, — ответила я. — Но…

— Но мы могли бы пожениться прямо сейчас, — перебил меня он. — Мы в ратуше. Забыла?

— Что? — ахнула я, оглянувшись. — Сейчас?..

— Да, сейчас. Велишь позвать священника и мэра? Она скрепят наш союз.

Я помолчала.

— А как же ваше условие, инквизитор? — спросила, наконец, я.

Он пожал плечами.

— Я вижу, — произнес он, — что хоть ты и простая девушка, трактирщица, но мне не будет стыдно за тебя в обществе. Никогда. Многим бы не помешало у тебя поучиться благородству и смелости. Так что я признаю — был непростительно глуп, когда ставил это условие.

— О, нет, Эван, — очень серьезно ответила я. — Нет. Ты… ох, простите, инквизитор, вы! Конечно, вы!..

Он снова рассмеялся, глядя, как я сбиваюсь.

— Вы поставили правильное условие, — продолжила я серьезно. — Дело не только в вас. Дело еще и во мне. Я не должна камнем висеть у вас на шее. Не должна зависеть. Я должна сама зарабатывать себе на жизнь, должна самой себе доказать, что я не пустое место, и что я достойна вас. И не только вас, но и всего того общества, в котором мне предстоит вращаться.

Эван прищурился.

— Какие странные мысли, — произнес он. — Практически мужские. Так мыслят дельные молодые люди из хороших, благородных семей, которым наследства, скорее всего, не