Я вернулась на сотню метров назад и обнаружила старые следы других лыжников. Волчьи отпечатки пересекали их трижды. Теперь зверей было не меньше пяти.

Келли рассказывал массу историй о волках, сопровождавших его во время выпаса скота.

Я покатилась дальше. Сосны стали реже, а их набрякшие кроны гнулись к земле. Должно существовать специальное слово для той трагедии, которая – вы это знаете – обязательно наступит. Через десять лет погибнут восемнадцать миллионов гектаров зрелого соснового леса – примерно треть всех лесов Британской Колумбии. Жуки продолжат прогрызать себе путь через сосну белокорую, сосну белую западную и сосну скрученную, пройдут через Соединенные Штаты от Орегона до Йеллоустоуна и примутся за гибриды сосны Банкса в бореальных лесах Канады, что приведет к тотальной эпидемии по всей Северной Америке на площади размером с Калифорнию. Этот всплеск превзойдет по масштабам любую другую вспышку заражения насекомыми за всю историю наблюдений и подготовит топливо для катастрофических лесных пожаров. Жуки наводняли и посадки, особенно с быстрорастущими одинокими соснами, лишенными соседей в виде березы и тополя.

Я миновала рощицу голых тополей. Следы лап таяли в дымящейся моче. Темный оранжево-желтый цвет. Я придерживалась основного маршрута из узкой долины, адреналин делал мой рюкзак легче. Волки находились впереди, вне поля зрения.

Отпечатки лап вели прямо к главной тропе, идущей в северном направлении, и я внезапно успокоилась. Волки не преследовали меня, они покидали долину. Когда открылся обзор, моя трасса пересекла тропу, тянувшуюся с юга. Я свернула на нее, в то время как волчьи следы резко уходили на север. Когда они скрылись за деревьями, пронесся порыв ветра.

Волки словно попрощались.

Я зажгла свечу на снегу за своего брата и за его дух в этих волках. Меня скрывали взметнувшиеся кроны высоких крепких сосен, неусыпно присматривавших за несколькими пихтами. Я решила задержаться здесь, где сошлись скалы каньона, покрытые снежными кристаллами кроны деревьев и стаи волков. Солнце карабкалось над гранитными пиками, я повернулась к нему. Достала сэндвич, готовая остаться в этом месте навсегда. Я чувствовала себя желанной, целостной, чистой, свежей и безмятежной.

Во время перекуса я думала, зачем деревьям – тополям и соснам – нужно поддерживать микоризный гриб, который поставляет углерод (или азот) соседу? Вроде бы очевидно, что выгоднее делиться с растениями своего вида, особенно с генетической семьей.

Деревья распространяют большую часть семян с помощью силы тяжести, ветра, птиц или белок на ограниченной локальной территории, так что многие деревья по соседству являются родственниками.

Сосны, сгрудившиеся на краю этого луга, вероятно, относились к одной семье, их гены разнообразила пыльца, принесенная от далеких родителей. Часть генов у этих родительских деревьев и соседней поросли была общей, и обмен углеродом для повышения выживаемости собственного потомства помог бы обеспечить передачу генов следующим поколениям. Одно из исследований показало, что корни, по крайней мере, половины сосен в древостое срослись друг с другом, и более крупные деревья снабжают углеродом более мелкие. Кровь гуще воды[40]. Это имеет смысл с точки зрения индивидуального отбора и соответствует теории Дарвина.

Но моя работа показывала, что часть углерода переходит и к неродственным деревьям, представителям совершенно другого вида. От березы к пихте и наоборот. Я смотрела, как отогревается на солнце кора тополя, и размышляла, не перемещается ли углерод к пихтам субальпийским, находящимся под его кроной. И наоборот, от пихт к тополям. Микоризные грибы-универсалы инвестируют в разные виды деревьев, тем самым увеличивая свои шансы на выживание. Попадание части углерода к чужаку – просто часть затрат на перемещение углерода к родственникам – так сказать, сопутствующий ущерб. Однако мои деревья говорили иное. Они предоставляли доказательства, что такая схема перемещения углерода – не случайность, не досадное следствие этого пиршества движения. Нет, мои деревья демонстрировали активное участие в этой игре. Эксперименты снова и снова показывали: углерод переходит от дерева-источника к дереву-поглотителю – от богатого к бедному – и деревья в какой-то степени контролируют, куда и сколько углерода перемещается.

На ветке узловатого можжевельника скального верещала белка, ожидая, что я брошу ей остатки сэндвича. Она следила за североамериканской ореховкой на вершине сосны, вероятно, державшей в клюве семечко сосны белокорой. Загорланил ворон – эти птицы тоже жаждали богатых энергией семян. Сосна белокорая зависит от этих и других видов, включая медведей гризли, – ей требуется распространять свои тяжелые семена. Зачем старым соснам доверять свое воспроизводство птицам и животным, которых интересует только пища? Для успешного размножения необходимо лишь несколько проросших семян; откуда им знать, что останется достаточно? Если бы один из этих распространителей семян исчез, например во время пожара или особенно суровой зимы, то их могли бы разносить другие. Аналогично, зачем дереву передавать углерод грибу-универсалу – Suillus или Cortinarius, который затем может отправить его неродственному дереву? От сосны к пихте субальпийской в подлеске?

Я бросила корочку белке. Ворон и ореховка взлетели, чтобы побороться за приз; белка спрыгнула с пня, подергивая хвостом. Подобно тому, как старые сосны белокорые с удовольствием кормят своими семенами птиц и белок, опираясь на несколько видов, должно существовать аналогичное эволюционное преимущество, когда дерево дает пристанище множеству видов микоризных грибов, связанных сетью, и пользуется этим в качестве страховки на случай потери одного из элементов.

Возможно, еще важнее способность грибов к быстрому размножению. Короткий жизненный цикл позволяет им адаптироваться к стремительно меняющейся окружающей среде – огню, ветру, климату – гораздо расторопнее, чем это делают долгоживущие деревья.

Возраст самого старого можжевельника скального около 1500 лет, а самой старой сосны белокорой около 1300 лет, они находятся в штатах Юта и Айдахо соответственно.

Пройдут десятилетия, прежде чем деревья дадут первые шишки и семена, затем они будут делать это только время от времени. А вот грибная сеть может производить плодовые тела и споры после каждого дождя, что потенциально позволяет их генам рекомбинировать несколько раз в год. Вероятно, грибы дают деревьям возможность быстрее перестраиваться, чтобы справляться с изменениями и неопределенностью. Вместо того, чтобы ждать, пока появится следующее поколение деревьев, адаптированных к потеплению и высыханию почвы, можно получать ресурсы с помощью симбиотических микоризных грибов, которые эволюционируют гораздо быстрее. Что если грибы Suillus, Boletus и Cortinarius более оперативно отреагируют на зимнее потепление, вызвавшее вспышку численности горного соснового лубоеда, и помогут деревьям собирать питательные вещества и воду для поддержания сопротивляемости.

Битву за корочку моего сэндвича выиграл ворон, улетевший от ореховки в облаке перьев и криков. Слишком медлительная белка