лёг на небольшую незамысловатую кровать. Барбара присоединилась к нему, и они начали ласкать друг друга. Прикасаясь к её тёплой, нежной коже, Карл испытывал неожиданноеумиротворение, которого ему так недоставало. Он видел неподдельную, почти детскую радость на лице Барбары и осознавал, что мог не только получать тепло извне, но и отдавать его другим людям — и что были люди, способные его принять, в отличие от Хардред и Грюнвальда. И что для этого не требовалось изображать «настоящего мужчину» и говорить заезженные, ничего не значащие «кодовые слова», в волшебном действии которых были уверены родители, школьные друзья и другие знакомые имперцы. А в тюрьме из мыслей началась цепная реакция — её стены взрывались и обрушивались одна за другой…

Под барабанную дробь дождя Барбара и Карл словно превратились в одно целое. Ядерный реактор в голове Лорда Ависа затих и перестал работать. Карла накрыла волна удовольствия, и он хотел, чтобы она длилась вечно…

Смеркалось. Ливень монотонно шипел, а волны поднимались ещё выше. На одном фермерском участке погас костёр. Губернатор Фокс стоял у окна в своём кабинете и всматривался в темноту — внезапный шторм его напугал. А в маленьком номере в таверне грелись рядом друг с другом два человека, одинокие в бушующей буре враждебной Вселенной.

Глава 18

Белые цветы

Ещё учась в школе, Карл Птитс делил свою жизнь на периоды, каждый из которых отличался своей атмосферой, сутью и духом от предыдущего. Как будто у каждой такой «эпохи» был свой, неповторимый запах… С появлением Барбары Винтер жизнь Карла вышла на новый виток. Так сказали бы последователи Лорда Велеса, которые рассматривали время как спираль, а не как линию, упорно не замечая, что и то, и другое всё равно движется вперёд.

Зекарисская действительность стала меньше раздражать Птитса, потому что в его жизни появилось нечто, способное её скомпенсировать. Весь следующий день Карл и Барбара вообще не отходили друг от друга. Утром они лежали, держась за руки, под сенью деревьев в старом парке. Это место идеально подходило для уединения из-за суеверности отдыхающих, убеждённых, что старый склад заражён ересью. В чём именно заключалось это заражение, никто объяснить не мог. На самом деле старый парк оказался весьма дивным местом. С деревьев падали белые лепестки — вся поляна, где лежали Карл и Барбара, была покрыта ими. В воздухе чувствовался ненавязчивый, приятный запах травы, леса и цветов…

— Наша беда в предрассудках — на них и построено имперское общество, — немного мечтательно, немного по-философски сказала Барбара.

— Действительно, — ответил ей Карл. Он перевёл взгляд с белых цветов на ветках и пробивающихся сквозь них лучей солнца на лицо криганки, и между двумя парами чёрных глаз будто бы возникла незримая связь.

— Но что нам с этим делать, Карл? — в голосе Барбары послышалось недовольство.

— Мы можем только придумать новые предрассудки, — Карл снова посмотрел на небо и ветки, — более правильные, что ли. Но система так устроена, что не примет никаких изменений. Так что нам нужно либо скрываться, либо бороться до последнего. Иного не дано — мирное сосуществование имперцев и разрушителей мало кому выгодно. В обоих лагерях есть очень влиятельные группировки, наживающиеся на этой тысячелетней войне.

— Но нашу связь не разрушит даже война, — сказала Барбара, — мы уже выбрали свой путь и с него не свернём. Я — когда повстречалась с Н. С., ты — когда попал в Замок.

— Иначе было бы скучно, Барбара. Скажи, ты бы хотела жить как обычная имперская женщина?

— Император упаси.

Карл хихикнул.

— Вот и я тоже.

— Тоже не хочешь жить как имперская женщина?

Теперь Карл рассмеялся по-настоящему.

— Что имперцы очень любят делать, так это далеко идущие выводы из того, какого пола рождается человек, — сказал он, — словно мужчины и женщины — два совершенно разных вида, которые по иронии судьбы способны или даже вынуждены скрещиваться.

— Увы, природа нам так и говорит. Иначе бы эти представления не были такими живучими.

«Ещё одно рассуждение о человеческой природе…» — не без раздражения подумал Карл, — «но если я так часто слышу их от разных людей, то, возможно, в этом есть какая-то истина…»

— Природа человека дурна изначально, — ответил он Барбаре, — это стремление к вечной борьбе между своими и чужими, к борьбе за власть и место под солнцем. Это же происходит и между имперцами и разрушителями.

— Я тебя понимаю, Карл. Я не переношу эту хрень, — брезгливо поморщилась криганка.

— Пиксель не понял меня, когда я с ним обсуждал эту тему. Он даже подумал, будто я жалею, что люди — не роботы.

— Тот самый Пиксель? Корсар? Ты с ним дружишь?

— Да. Он неплохой парень, только немного ограничен.

— Но всё не так просто, Карл. Путь к свободе лежит через клетку.

— О чём ты? — фраза Барбары напомнила Птитсу коаны Хотеуса.

— Сейчас поймёшь, — ответила Барбара. Она правой рукой сжимала руку Птитса, а левой теребила сорванную травинку, — мы бы никогда не узнали настоящей цены свободы, если бы не родились в клетке.

— Наверное, ты права. Если бы меня не пытались с детства загнать в жёсткие рамки, если бы говорили: «Молодец, Карлуша, думай, что хочется и делай, что вздумается», то я вряд ли стал бы тем, кем являюсь.

— Значит, ты понял мою мысль, Карл, — заключила Барбара.

Карл и Барбара не хотели покидать старый парк. Они оба жалели, что нет возможности остановить время и навсегда остаться среди деревьев и белых цветов. Карл даже в шутку предложил воспользоваться мощностями лаборатории Штейнштейна в Тёмном Замке и собрать машину времени, чтобы пережить этот момент снова и снова. Но день шёл своим чередом, и Винтер с Птитсом из старого парка направились на пляж. Впервые за год Карл искупался в лазурно-синей морской воде. Вместе с Барбарой они достаточно отдалились от берега и поплыли бы дальше, если бы не наткнулись на пояс из медуз. Эти морские существа дрейфовали одно над другим и угрожающе шевелили зелёными щупальцами.

— Ты боишься медуз, Карл? — спросила Барбара, увидев, как смотрит на них Птитс.

— Они зелёные, скользкие и противные, как живое желе, — Карл поморщился.

— Не ворчи, Карл, — Барбара обдала