– Пусть ветры благополучно отнесут тебя домой. – А потом ее веки опускаются, и она прислоняется щекой к подушке, которую Нонна подложила ей под голову.

Мы с Нонной уставились друг на друга. Это первый раз, когда мама произнесла полное предложение. По крайней мере первый раз, когда я его слышу.

– Неужели она… неужели мама только что… – У меня голова кружится от ее странного благословения, это ведь было оно?

– Да.

– Ты когда-нибудь слышала, чтобы она говорила… это?

– Когда она была беременна тобой, я слышала, как она шептала это, глядя на небо. Я думала, она желала твоему отцу безопасного пути туда, куда он уплыл. Однажды я поссорилась с ней из-за этого. Она сказала мне, что у нас всех свои секреты. – Нонна поджимает губы, переводя взгляд с меня на свою спящую дочь.

Я думаю о сделке, которую Нонна заключила с дедушкой, но тогда придется объясняться, откуда я узнала это, а Нонна выглядит изможденной.

– Ты думаешь, мой отец был моряком? И он все еще моряк?

– Я не знаю, Фэллон. Она никогда не рассказывала. Я просто знаю, что она встретила его во время одной из поездок в Ракс. Раньше она ходила туда каждый день, чтобы помочь нуждающимся. – Нонна приглаживает мамины волосы. – У нее было такое большое сердце. Хотела спасти не только их, но и их спрайтов.

– Есть. У нее и сейчас большое сердце. Она не умерла, Нонна.

– Часть ее здесь.

Нонна вздыхает, уставившись в кружку с чаем, словно пытаясь угадать будущее мамы, как это делает Берил каждый раз, когда я завариваю ей чашку кофе. Хотя ее рассказы всегда занимательны, она никогда не представляла меня королевой. С другой стороны, а зачем ей это? Я всего лишь жалкая полукровка. Как я рада, что она коварная сирена, а не демон.

– Почему тебя привез друг Данте? – Бесцеремонный вопрос Нонны выбивает образ Берил из моей головы.

Видела ли она, откуда меня привезли? Я жду, что она скажет еще, и долго ждать не приходится:

– Что ты делала в казарме?

– Данте пригласил меня в гости.

Она сжимает переносицу.

– И ты пошла?

– Да.

Ее неодобрение так же сильно, как запах ягод рябины.

– Гокколина…

Прежде чем она успевает назвать меня дурой или что-то в этом роде, я выпаливаю:

– Знаешь, где еще я сегодня была? В Изолакуори.

Кружка выпадает из рук Нонны и разлетается на острые осколки. То немногое, что осталось от розоватой жидкости, стекает по осколкам и ее обуви. Этот звук заставляет маму подпрыгнуть, но почему-то не будит ее.

Рот Нонны открывается. Закрывается. Открывается. Ее глаза темнеют так же внезапно, как лес Ракоччи в сезон штормов.

– Птолемей… – Имя маркиза вырывается как пар из нашего чайника.

Поскольку я все еще стою на коленях, то собираю осколки кружки, осторожно, чтобы настой не испачкал пастельную ткань моего платья.

– Он рассказал королю о моей любви к змеям, и король потребовал провести слушание.

– И?..

Я складываю кусочки керамики в ладонь, как опавшие лепестки розы, и смотрю на Нонну снизу вверх.

– И король Марко хотел бы, чтобы я использовала свой дар, дабы принести мир между обитателями суши и моря.

Ужас искажает прекрасные черты лица Нонны, прибавляя ей несколько лет.

– Ты рассказала ему о своем даре?

– Конечно нет, Нонна. Кроме того, я даже не знаю, есть ли он у меня на самом деле.

– Был ли Юстус…

– Да.

– Он сделал тебе больно? – Ее пальцы так сильно сжаты в кулаки, что костяшки выступают.

– Нет, Нонна.

Тихий голосок в глубине моего сознания добавляет: пока нет. Я не позволяю этому вырваться. Нонна и так достаточно встревожена.

Наконец я поднимаюсь на ноги и обращаю свое внимание к окну, к белым армейским палаткам, позолоченным заходящим солнцем, и аккуратному ряду военных судов, что покачиваются вдоль узкого острова.

Лодка Сильвия пуста, но значит ли это, что он перестал следить за мной?

– Юстус сопровождает короля в Тареспагию на торжества по случаю помолвки, поэтому слушание возобновится на следующей неделе после их возвращения. – Я поворачиваюсь обратно к Нонне – в ее глазах отражается далекий блеск, будто она вернулась ко двору, вернулась в дом Юстуса, вернулась в то время, когда слух моей матери был таким же острым, как и ее разум, и когда меня не существовало. – Ты думаешь, он действительно хочет мира, Нонна, или он пытается выжать из меня признание?

Нонна, моргая, возвращается в настоящее, в наш маленький голубой домик в Тарелексо, где до сих пор было безопасно.

– Реджио ненавидят животных почти так же сильно, как людей, поэтому ни в чем не признавайся. И, Фэллон, ты больше никогда не пойдешь на суд без меня, слышишь? Никогда.

Я даю ей обещание, хотя и не сдержу его. Я не могу. Потому что единственная причина, по которой я должна вернуться в Изолакуори, – это забрать ворона, но я отказываюсь вовлекать Нонну в это.

Глава 35

Когда Нонна возвращается на кухню, чтобы выбросить разбитую кружку и приступить к приготовлению ужина, я иду в свою спальню. Мое сердце трепещет, когда я подхожу к своей двери, а мамины слова гремят у меня в голове:

Фэллон. Уходить.

Ворон, должно быть, улетел, пока меня не было! Вот почему она уговаривала меня уйти.

Я распахиваю дверь так стремительно, что буквально вваливаюсь в свою спальню и удерживаюсь на ногах только благодаря тому, что мертвой хваткой вцепилась в ручку. Хотя свет слабый из-за заходящего солнца и задернутых штор, все хорошо видно – шкаф, письменный стол, ваза с поникшими пионами, ворон, сидящий на столбике моей кровати.

Все мои теории оседают, подобно илу, уступая место как облегчению, так и дурному предчувствию. Облегчению – потому что упустить птицу с железными когями было бы очень проблематично, а дурные предчувствия у меня оттого, что я возвращаюсь к исходной точке из-за слов мамы.

Я закрываю дверь и прислоняюсь к ней, пытаясь унять бешеный стук сердца. Ворон наблюдает за мной своими цитриновыми глазами.

– Я думала, ты улетел. – Я не обязана ему ничего говорить, но, поскольку птица меня понимает, решаю объясниться.

Голова существа не двигается.

– Моя мать, кажется, убеждена, что я должна уйти. Поскольку она отправила меня в хранилище, полагаю, что это как-то связано с тобой.

Неужели я действительно изливаю свои мысли птице? На что я надеюсь?