Шрифт:
Закладка:
Но все эти события текли совершенно мимо нашего героя, не вызывая у него никакого интереса. Почему же тогда мы сочли необходимым посвятить им целую главу? Во-первых, еще в прологе было оговорено, что наша книга — не только о Диогене, но и о его времени. Во-вторых, нам хотелось продемонстрировать, как в Греции гибла гражданственность и нарастали монархические настроения, — иными словами, как на политическом уровне вызревали реалии нового мира эллинизма, явление которого философы кинической школы подготавливали своей проповедью на ином, духовном уровне.
«НЕ ЗАСЛОНЯЙ МНЕ СОЛНЦЕ»
Вскоре после своего воцарения в Пелле Александр Македонский отправился в Коринф. Там следовало провести новый конгресс, который теперь утвердил бы его — взамен убитого Филиппа — в качестве гегемона эллинов и главнокомандующего союзными вооруженными силами. Это и свершилось.
Как раз тогда, если верить преданию, произошла самая знаменитая встреча Александра с обитавшим в гимнасии Крании Диогеном. Во всей богатой традиции об этом последнем данный эпизод, — безусловно, один из самых знаменитых, уступающий по своей популярности, «хрестоматийности», пожалуй, только сюжету о Диогене в «бочке». О встрече упоминает и Диоген Лаэртский, но наиболее подробный рассказ о ней находим у Плутарха:
«Собравшись на Истме (то есть в Коринфе. — И. С.) и постановив вместе с Александром идти войной на персов, греки провозгласили его своим вождем. В связи с этим многие государственные мужи и философы приходили к царю и выражали свою радость. Александр предполагал, что так же поступит и Диоген из Синопы, живший тогда возле Коринфа. Однако Диоген, нимало не заботясь об Александре, спокойно проводил время в Крании, и царь отправился к нему сам. Диоген лежал и грелся на солнце. Слегка приподнявшись при виде такого множества приближающихся к нему людей, философ пристально посмотрел на Александра. Поздоровавшись, царь спросил Диогена, нет ли у него какой-нибудь просьбы[50]. «Отступи чуть в сторону, — ответил тот, — не заслоняй мне солнца». Говорят, что слова Диогена произвели на Александра огромное впечатление и он был поражен гордостью и величием души этого человека, отнесшегося к нему с таким пренебрежением. На обратном пути он сказал своим спутникам, шутившим и насмехавшимся над философом: «Если бы я не был Александром, я хотел бы быть Диогеном» (Плутарх. Александр. 14).
Так следует ли всему этому верить? Вопрос непростой; точнее, он разделяется на два. В то, что глава киников именно так — и никак иначе! — повел себя перед лицом монарха, первого человека в Элладе, верится легко и охотно. А вот якобы высказанное будущим покорителем полумира желание стать Диогеном, — думается, нечто из области фантастики. Оно может быть воспринято разве что в том смысле, что порой противоположности парадоксальным образом влекутся друг к другу.
А здесь противоположность, конечно, налицо: не было двух более непохожих людей, чем эти двое. Если Диогена естественнее всего представить себе лежащим, то Александр лежал, наверное, только тогда, когда спал или пировал (древние греки принимали пищу не сидя, а возлежа на ложах). В остальном же он весь — порыв, устремленность вперед. Настоящий сгусток энергии; только поэтому он и смог, хотя прожил всего 33 года (356–323 гг. до н. э.), стать не просто основателем нового государства, но — а это выпадает на долю лишь единичных личностей в истории человечества — воистину творцом нового мира (того самого, гражданином которого уже ранее называл себя Диоген), новой социокультурной вселенной, новой цивилизации.
Как он ее создавал — об этом необходимо сказать хотя бы вкратце, не вдаваясь в подробности чисто военно-исторического характера{130}. Унаследовав македонский престол, Александр горел желанием продолжить дело отца и начать войну с персами. Но в то же время он прекрасно понимал, что вначале необходимо обеспечить тылы, укрепить собственное положение у власти. Полтора года ему пришлось потратить на усмирение мятежей и недовольства как на границах Македонии, так и — в особенности — в греческих полисах.
В 335 г. до н. э. царь отправился с войском в экспедицию на север, на фракийские и иллирийские племена: они были в свое время включены Филиппом II в состав своего государства, но теперь взбунтовались. Отсутствие непредвиденно затянулось, и в Элладе вновь стали пробуждаться антимакедонские настроения. Возобновил свою агитацию неутомимый Демосфен, который сохранял большое влияние (не случайно именно его афинский демос уполномочил произнести надгробную речь при похоронах воинов, погибших в Херонейской битве). Демосфен призывал греков сбросить чужеземное владычество, не подчиняться больше «этому мальчишке», как он презрительно называл владыку Македонии (тому был всего лишь 21 год). Его призывы находили поддержку в общественном настроении. А тут еще от города к городу поползли слухи о том, что Александр якобы погиб где-то на севере. Слухи впоследствии оказались ложными, но в тот момент об этом никто не знал.
Первыми не выдержали фиванцы. Восстав, они оказали македонянам открытое сопротивление. Однако силы были неравны. Александр неожиданно вернулся в Грецию, взял Фивы и подверг их страшной каре. Один из славнейших греческих городов был стерт с лица земли, а все его население обращено в рабство[51]. Этим македонский царь хотел показать, какая участь постигнет всех непокорных. Остальные греческие полисы, потрясенные расправой, уже не помышляли о демонстративном проявлении недовольства.
Разгневанный Александр хотел наказать также Афины и прежде всего «главного смутьяна» — Демосфена. Напуганные афиняне немедленно послали к нему послом оратора Демада — ловкого и циничного политикана-оппортуниста, который давно уже находился в прекрасных отношениях с македонянами. Демаду удалось уговорить царя, чтобы тот пощадил Афины и их граждан. Демосфен и на этот раз не пострадал.
В 334 г. до н. э. Александр во главе греко-македонской армии переправился в Азию и начал свой великий поход на Персию. Управлять Македонией и Грецией на время своего отсутствия он оставил Антипатра — одного из самых высокопоставленных вельмож государства, опытного полководца. Никто тогда не мог даже и подумать, что Александр больше никогда не возвратится на родину.
Кстати, по некоторым сведениям, Антипатр поддерживал дружественные отношения с героем нашей книги — обменивался с ним письмами, посылал дары. «Когда его (Диогена. — И. С.) попрекали, что он принял плащ в подарок от Антипатра, он сказал:
Нет, не презрен ни один из прекрасных
