Несколько дождливых дней прошли одинаково. Но в пятницу с утра наконец выглянуло долгожданное теплое солнце. Еще утром Николай и Наташа просились играть на улицу, но Маша за завтраком заявила, что сначала будут уроки, а уж после обеда и сна они непременно пойдут играть в сад. Дети были вынуждены смириться и недовольно занимались в классной комнате, то и дело шаля. К обеду Михаил Александрович явился первым и в хорошем настроении. Весь обед он спокойно слушал болтовню Наташи и Николая и даже заметил, что после сможет пойти вместе со всеми играть в серсо.

Но едва дети легли отдыхать, как в усадьбу Невинских неожиданно пожаловала госпожа Уварова. Загородное поместье Амалии Николаевны находилось всего в нескольких верстах от Сосновки, и молодая женщина не упустила возможности повидаться с Невинским, едва покинув Петербург. Разодетая по последней моде в белое летнее кружевное платье, Уварова вплыла в гостиную, где Михаил читал газету, и с порога заявила:

— Михаил Александрович, мы давно не виделись с вами!

Невинский резко опустил газету, явно не ожидая, что его пассия приедет в деревню навестить его, так как Амалия никогда не была в восторге от сельской жизни. Он медленно встал, как и было положено по этикету, и приблизился.

— Амалия, мое почтение, — кисло заметил он, легко целуя нежную ручку. Уварова как-то глупо, довольно захихикала и, когда он выпрямился, жеманно заявила:

— В Петербурге без вас так скучно.

— Неужели? — ухмыльнулся в ответ Невинский, ни на секунду не сомневаясь, что Уварова не тосковала без него.

— Вы не меняетесь, мой дорогой. Все такой же нелюдим, как и всегда, — пожурила она его наигранно обиженно, усаживаясь на диванчик. — Неужели вы позабыли, Михаил Александрович, что сегодня двадцать пятое июля и князь Юсупов в своем загородном поместье устраивает скачки! Мы же собирались поехать туда вместе.

Невинский скривил недовольную гримасу и уселся на диван рядом с Уваровой.

— Я сегодня не в настроении куда бы то ни было ехать, — отрезал он, вновь беря газету. — Тем более я обещался детям вечером сыграть с ними в серсо.

— Как? — воскликнула обиженно Амалия. — Но у них есть гувернантка! Это ее дело играть с вашими детьми, Михаил Александрович! Вы же обещали мне быть у Юсуповых. Я всем своим знакомым уже сказала, что мы прибудем вместе. Я буду глупо выглядеть, если приеду одна.

— Амалия, я же сказал, что не расположен сегодня, — начал опять Невинский, нахмурившись и вновь откладывая газету в сторону.

— Ах вот как вы обращаетесь со мной?! — взвилась она, нервно вскакивая с диванчика. Невинский немедля встал. — Почти месяц ни единого письма от вас! А я столько сделала для вас! А вы не хотите поехать со мной?!

Михаил нахмурился сильнее. Поджав губы, он напряженно размышлял, как поступить. Он прекрасно сознавал, что все эти показные чувства Амалии лишь фарс, умело разыгранная трагедия, но все же ему было стыдно за свое поведение по отношению к ней. Невинскому очень хотелось остаться дома и пойти играть в сад с детьми и Мари. Он хотел смотреть, как ветер развевает темные пряди волос молодой женщины, как она смеется, и на ее хорошеньком личике появляются ямочки, как ее тело стройное и подвижное легко передвигается навстречу кольцу, как глаза сияют, и она становится совсем другой, беззаботной и радостной, не омраченной печалью и строгостью. Он ждал этого уже несколько хмурых дней, когда лил дождь, и вот нынче, когда наконец выглянуло солнце, его хотели лишить этого удовольствия. Но с Уваровой его связывали близкие и тесные отношения. Она была ласкова с ним и никогда не отказывала, если он хотел немного отдохнуть в ее жарких объятиях. И Невинский чувствовал, что обязан ей и должен поехать.

Все-таки он уступил напору Амалии, и спустя полчаса уже правил легкой коляской в направлении Чудово, стараясь не думать о том, что дети уже, наверное, встали и собираются на прогулку вместе с Мари.

Михаил и Амалия стояли среди гостей рядом с графиней Муравьевой и ее мужем. Забег был в самом разгаре, оставался всего один круг до финиша. Лошади, взмыленные, с дикими глазами, подчиняясь властному управлению наездников, прибавляли и прибавляли скорость.

— Михаил! Резвый уже на полкорпуса позади лидеров! — воскликнула нервно Уварова, с шумом захлопнув большой китайский веер.

От напряжения и охватившего ее неприятного волнения женщина с остервенением терзала шелковую ткань веера в руках. Михаил безразлично посмотрел на несущихся галопом лошадей и сильнее помрачнел. Рыже-коричневый арабчик, на которого они поставили с Уваровой, явно проигрывал остальным. И это было неприятно Михаилу. Уже третий забег он ставил не на ту лошадь. Сегодня чутье явно подводило его, а он практически никогда не ошибался в выборе лошади, которая придет на финиш первой. Амалия знала об этом и сегодня надеялась на то, что Невинский укажет на кого ставить. Но уже трижды он промахнулся. Мысли Михаила были заняты тем, что в это самое время Мари вместе с детьми играет в саду. Он хотел быть там. Как ни пытался Невинский хоть на миг позабыть об этом, неотвязные думы о доме не покидали его сознания.

В какой-то момент, бросив беглый безразличный взгляд на несущихся аллюром лошадей, Михаил проворно развернулся и стремительно направился прочь. Крики пораженной Амалии не остановили его, и он направился к коляске, которая стояла с другой стороны особняка, у парадного крыльца. Амалия, которая была вынуждена уйти за Невинским, еле нагнала его уже у коляски, когда Михаил садился, и взвизгнула:

— Вы что, намерены оставить меня одну?

— Я намерен уехать, Амалия. Если желаете, можете отправиться со мною, ежели нет, можете оставаться, — отрывисто бросил Невинский, натягивая вожжи.

— Ах вот как?! — возмутилась она обиженно и, надув губы, надменно произнесла: — Я уеду с графиней Муравьевой, так что можете отправляться, куда вам угодно, Михаил Александрович!

— Вот и чудесно, — ехидно заметил он, чувствуя, что совершил ошибку изначально, поехав с ней к Юсуповым в имение.

Хотя Невинский стегал коня изо всех сил и гнал по ухабистой дороге, он приехал только к девяти вечера, когда все уже готовились ко сну. Он невольно заглянул в детскую, где уже находились дети, но Мари там не было. Не выдержав, Михаил спросил у них:

— Как вы погуляли?

— Очень хорошо, папа! — воскликнула Наташенька, сразу же взобравшись к отцу на колени, едва он присел на стул. Заглядывая в его лицо, девочка продолжила: — Мы играли с Мари в саду, сначала в городки, а потом в салки. А сейчас она пошла нам за теплым молоком, а нам велела вести себя тихо.

Розовощекое, полное жизни лицо девочки явно указывало на то, что Наташа от души набегалась. Михаил помрачнел и устремил взгляд на Николая, который сидел чуть в стороне в кресле и листал книгу.

— А когда мы играли в салки, было так весело! — продолжала Наташа и добавила: — Николаю все время выпадало по считалке быть вОдой. Он поймал сначала меня, затем Андре. А затем поймал нашу Мари и стал ее щекотать, а она так смеялась!