Это пугает – как легко я могу ей солгать. Как убедительно слова выскальзывают из моего рта. Ни малейшего сомнения.

– Маккензи, детка, послушай меня. – Кинкейд тянется, чтобы прикоснуться к ней, и мне требуется чертовски большое усилие, чтобы не сломать ему руку, когда я встаю между ними. Поджав губы, он опускает руку. – В выходные перед началом занятий этот парень подрался со мной в баре, и я добился его увольнения. Помнишь? У меня был синяк под глазом, когда я помогал тебе переехать в общежитие.

– Ты сказал мне, что играл в баскетбол, – парирует она с легкой ноткой яда в голосе.

– Да, ладно, я солгал. – Кинкейд неохотно уступает, торопясь изложить свою версию событий, поскольку скрещенные руки Мак и отсутствие зрительного контакта говорят о том, что он быстро теряет ее интерес. – Но сейчас я не лгу.

– И как я должна отличить? – Никто не сравнится с Мак в словесных битвах. Она целыми днями могла спорить о количестве облаков в небе, просто чтобы быть правой.

– Разве это не очевидно? – Кинкейд теряет терпение, вскидывая руки в воздух. – Он трахает тебя только для того, чтобы отомстить мне.

– Так, все, хватит. – Если я не могу ткнуть его лицом в песок и покончить с этим здесь и сейчас, я не позволю ему разрушить мою жизнь. – Тебе пора валить отсюда, парень. Оставь ее в покое.

– Маккензи, ну же, – умоляет засранец. – Ты же не всерьез ведешься на его чушь, верно? Я знаю, ты молода, но не можешь же ты быть такой глупой.

А вот это он зря. Явная снисходительность в его словах убивает последнюю каплю терпения у Мак, и выражение ее лица становится яростным.

– Самая глупая вещь, которую я когда-либо делала, это так долго встречалась с тобой, – возражает она. – К счастью, мне не придется жить с этим решением.

Она срывается и бежит к нашей компании, проносясь мимо Эвана. Когда мы двое собираемся пойти за ней, у меня возникают яркие воспоминания о том, сколько раз наши учителя приводили нас с братом в кабинет директора. Я скорее чувствую, чем вижу, как Эван спрашивает меня, все ли у нас в порядке, но у меня нет ответа, пока мы не оказываемся на месте и Мак не поворачивается ко мне лицом.

– Кончай с этим, – приказывает она.

– С чем?

Пока я отмалчиваюсь, у меня возникает вопрос: не пора ли мне признаться во всем? Что поначалу у меня были далеко не благородные намерения, но после нашей встречи все изменилось.

Она поймет. Может быть, даже получит удовольствие от этого. Мы бы хорошо посмеялись, и это превратилось бы в забавную историю, которую мы стали бы рассказывать на вечеринках.

Или она никогда больше не заговорит со мной, пока однажды я не приду домой и не увижу, что мой дом горит, а в земле воткнута табличка с надписью: «Нам нужно встречаться с другими», написанной на ней пеплом.

– Не играй со мной. – Мак тычет пальцем мне в грудь. – О чем он говорил? Вы двое знаете друг друга?

У нас снова есть публика, и опять, чувствуя на себе взгляды наших друзей, моя смелость покидает меня. Если я скажу ей правду наедине, есть шанс, что я ее потеряю. Если я скажу ей правду перед дюжиной других людей, я гарантированно ее потеряю. Она будет унижена перед всеми. И никогда меня не простит.

На этот раз ложь обжигает мой язык.

– Все, что знаю о нем, я слышал в городе или от тебя. Я бы не отличил его от любого другого парня, если уж на то пошло.

Маккензи замирает, едва дыша, и пристально смотрит мне в глаза.

У меня внутри бурлит паника, но внешне я сохраняю спокойствие. Придерживаюсь своей легенды. Я давно понял, что ловят тех, кто сомневается. Ключ к успешной лжи – поверить в нее. Потом отрицать, отрицать, отрицать.

– Драка была? – Мак склоняет голову набок, словно поймала меня в ловушку.

– Мак, да целые стадионы можно заполнить идиотами, которые напиваются и начинают творить всякое дерьмо. Даже если он был одним из них, я бы не запомнил.

Явно расстроенная, она поворачивается к Эвану.

– Купера действительно уволили?

На долю секунды я опасаюсь, что их новый платонический роман станет моей погибелью.

– Он подрабатывал летом в баре, где работает Стеф. – Эван даже меня убеждает своими словами. Что ж, видимо, мы по-прежнему на одной стороне, когда это нужно. – Это было временно.

Маккензи глядит мимо Эвана туда, где в кресле с книгой в руках устроилась Стеф.

– Стеф? – зовет Мак. – Это правда?

Не отрываясь от книги, Стеф кивает, спрятавшись за толстыми черными солнцезащитными очками.

– Это была летняя подработка.

На меня накатывает облегчение, а затем так же быстро растворяется, когда я замечаю, что к нам приближается Хайди. В ее выражении лица нерешительность.

Черт.

Я знаю этот взгляд. Озорство ради озорства. Хайди – девушка, которая никогда не упускала возможности устроить пожар, только чтобы послушать крики. Добавьте к этому тот факт, что в последнее время она злится на меня чаще, чем раньше, и что она не фанатка ни этой договоренности, ни самой Маккензи. Но, когда наши взгляды ненадолго встречаются, я молча умоляю ее не сдавать меня.

– Серьезно, ребят, я проголодалась, – скучающе протягивает она. – Мы можем уже убраться отсюда к чертовой матери?

И вот я чудом выбираюсь из этого дерьма живым.

Каждый день после этого я весь как на иголках. Оглядываюсь через плечо, ожидая, что Кинкейд снова подкрадется к нам. Мак, кажется, не обращает на это внимания, а мы с Эваном избегаем этой темы. Разоблачение было близко. Слишком близко. Что напомнило мне о том, насколько хрупки наши с ней отношения и как легко их можно разрушить. Осознание этого поражает меня сильнее, чем я думал. Она забралась мне под кожу, и с каждой секундой проникает все глубже.

В ночь нашей стычки с Кинкейдом, после того как Мак легла спать, я оказался в своей мастерской, выкуривая сигарету за сигаретой, как сумасшедший, надеясь, что никотин облегчит чувство вины, стресс и страх. Обычно я курю, только когда выпиваю, и даже это не жесткое правило. Но ложь, которую я выдал Маккензи, надломила меня.

Эван нашел меня там в час ночи, в пепельнице на моем рабочем столе было уже почти полпачки окурков.

– Мне нужно сказать ей правду, – сказал я с несчастным видом.

Он отмахнулся.

– Ты чокнулся? Что это даст, чувак? План сорвался. Ты с ней, потому что она тебе нравится.

– Но началось это с идеи отомстить Кинкейду. Я и она, наши отношения были основаны на дурных намерениях.

В конце концов, Эван убедил меня молчать. Хотя кого я обманываю? Долго убеждать не пришлось. Мысль о потере Маккензи разрывает мои внутренности в клочья. Я не могу потерять ее. И Эван ошибался – я с ней не потому, что она мне нравится.

Я влюблен в нее.

И поэтому я загоняю вину в самые дальние уголки своего разума. Я упорно тружусь, чтобы быть тем мужчиной, в котором Мак нуждается, которого заслуживает.

Однажды утром мы лежим в постели, и я делаю свой первый глубокий вдох почти за месяц. Едва проснувшись, она переворачивается и закидывает ногу мне на бедро. Непреодолимое чувство спокойствия, которого я никогда раньше не знал, окутывает меня, когда она прижимается к моей груди.

– Доброе утро, – шепчет Мак. – Сколько времени?

– Не знаю. Десять, может?

– Десять? – Она резко садится. – Черт. Твой дядя скоро будет здесь. Нам нужно прибраться.

Это так мило, что она думает, будто Леви не насрать.

Маккензи оставляет меня одного в постели, чтобы принять душ, и появляется снова через десять минут с мокрыми волосами и раскрасневшимся лицом.

– Ох. Я не могу найти свое голубое платье, – ворчит она из шкафа, половина которого теперь занимает ее одежда.

Прошли недели с тех пор, как она поселилась у нас, но никто не поднимал вопрос о ее переезде. Я счастлив игнорировать эту тему. Конечно, к наличию другого человека в доме нужно было приспособиться. И, возможно, мы все еще учимся уважать причуды друг друга. Однако она вдохнула в это место жизнь, сделала его снова похожим на дом, после стольких лет плохих воспоминаний и пустых комнат.

Она идеально сюда вписывается.

– Ну, так надень что-то другое. Или не надевай и возвращайся в постель.

– Это «воспринимайте меня серьезно» платье, – кричит она из-под горы вешалок.

У нее нет ровно никаких причин волноваться из-за встречи с Леви. Он, может, и выглядит угрожающе, однако это самый дружелюбный