— Нет! — пролепетала она сквозь рыдания, прижимаясь к нему изо всех сил. — Я не отпущу тебя, ты мой! А я твоя, ты меня завоевал огнем, сталью и кровью! Пусть там, среди других людей, я буду принцессой Ясмелой, гордой и неприступной, а здесь я принадлежу тебе и себе. Нет, Конан, ты не уйдешь от меня.

Мгновение он колебался, в душе его бушевали страсти, в мозгу лихорадочно метались мысли. Неземной свет железной усыпальницы не погас со смертью колдуна, и в нем восхитительно сияла кожа девушки, блестели ее влюбленные, взволнованные глаза.

— Кром! — процедил Конан. — Дурак я буду, если откажусь от такого предложения.

И он с дикой страстью сжал в объятиях гибкий девичий стан.

© Перевод Г. Корчагина

Тени в лунном свете

1

Стремительный натиск на высокий тростник. Грохот падения, пронзительное ржание. Рядом с умирающим конем, шатаясь, поднялся всадник — стройная девушка в сандалиях и подпоясанной тунике. Ее темные волосы падали на белые плечи, в глазах застыл ужас затравленного зверька. Она не смотрела ни на заросли тростника, окружающие небольшую прогалину, ни на синие воды, что плескались о низкий берег позади нее. Взгляд широко раскрытых глаз не отрывался от наездника, который пробился через стену тростника и спешился перед девушкой.

Это был высокий мужчина, худощавый, но крепкий как сталь. С головы до ног его прикрывала легкая посеребренная кольчуга, она облегала гибкое тело, как перчатка. Из-под куполообразного шлема, украшенного золотом, на девушку насмешливо взирали карие глаза.

— Отойди! — Ее голос звенел от страха. — Не прикасайся ко мне, шах Амурас, не то я брошусь в воду и утону!

Он рассмеялся — эти звуки напоминали шелест меча, выскальзывающего из шелковых ножен.

— О нет, Оливия, дочь недоразумения, ты не утонешь. Здесь слишком мелко, я успею схватить тебя прежде, чем доберешься до глубокого места. Видят боги, это была нелегкая охота — охота на человека, и все мои люди остались далеко позади. Но к западу от Вилайета нет скакуна, которому по силам уйти от Ирема. — Он кивнул в сторону высокого, тонконогого степного коня.

— Отпусти меня! — взмолилась девушка, и слезы покатились по ее щекам. — Разве я мало страдала? Разве есть на свете унижения и пытки, которым ты меня не подвергал? Сколь долго еще мне мучиться?

— До тех пор, пока мне не наскучат твои слезы, мольбы, стоны и корчи, — ответил он с улыбкой, которая человеку, не знающему его, могла показаться чарующей. — Оливия, ты на удивление мужественна. Мне хочется узнать, надоешь ли ты мне когда-нибудь, как надоедали все женщины до тебя. Что бы я ни делал с тобой, ты остаешься свежа и незапятнанна. Каждый день, проведенный в твоем обществе, дарит мне новые радости. Иди сюда, пора возвращаться в Акит, где народ все еще празднует победу над жалкими козаками, пока их победитель гоняется за негодницей-беглянкой!

— Нет! — Она отшатнулась и повернулась к воде, плещущей под ковром тростника.

— Да! — Неприкрытая ярость была как искра, высеченная из огнива. С тигриным проворством он настиг девушку, поймал ее руку и заламывал — жестокость ради жестокости, — пока Оливия не упала на колени, крича от боли.

— Дрянь! Надо бы привязать тебя к хвосту коня, чтобы бежала до самого Акита, но я милосерден. Поедешь на луке моего седла. Смиренно благодари за эту милость, не то…

Он ахнул от неожиданности, отпустил Оливию, схватился за саблю и прыгнул в сторону, когда из зарослей тростника с нечленораздельным яростным воплем выскочило жуткое существо.

Лежа на земле, Оливия увидела незнакомца и сразу приняла его за дикаря или безумца. Дикарь был мощного телосложения, наг, если не считать набедренной повязки в пятнах крови и высохшего ила. Его черные волосы слиплись от крови и тины, тело было сплошь в грязи, а длинный прямой меч, который он держал в правой руке, тоже покрыт запекшейся кровью. Под беспорядочно спадавшими на лоб волосами сверкало синее пламя налитых кровью глаз.

— Гирканский пес! — с варварским акцентом процедил сквозь зубы незнакомец. — Не иначе демоны мести привели тебя сюда!

— Козак! — отпрянув, воскликнул Амурас. — А я и не знал, что кому-то из вас, псов, удалось сбежать! Я думал, что все вы легли костьми в степи у реки Ильбарс.

— Все легли, кроме меня, будь ты проклят! — крикнул варвар. — О, как я мечтал о нашей встрече, когда полз на брюхе по зарослям колючек, когда лежал под камнями, а муравьи жрали меня заживо, когда захлебывался болотной грязью! О боги ада, как я ждал этого мига!

Кровожадную радость незнакомца невозможно было описать. Его зубы скрипели, желваки перекатывались, на почерневших губах выступила пена.

— Не подходи! — рявкнул Амурас, следя за ним сузившимися глазами.

— Ха! — Возглас напоминал рык дикого волка. — Шах Амурас, великий правитель Акита! Не передать, до чего же я рад видеть того, кто скормил моих товарищей стервятникам, того, кто разрывал их дикими конями, того, кто выкалывал им глаза, заживо сдирал с них кожу. Ах ты, пес! Грязный пес! — Его слова перешли в нечленораздельный вопль, и он бросился на шаха.

Выглядел безумец или дикарь поистине устрашающе, и все-таки Оливия ждала, что он упадет при первом же скрещении мечей. И правда, что он, нагой, может сделать защищенному кольчугой повелителю Акита?

Клинки блеснули и разлетелись, будто и вовсе не касались друг друга. Затем меч промелькнул быстрее сабли и с ужасающей силой опустился на плечо шаха Амураса. Оливия вскрикнула — столь яростен был удар. Она явственно различила скрежет кольчуги и хруст костей. Гирканец отшатнулся, вмиг его лицо приобрело пепельный цвет, из-под кольчуги потекла кровь. Сабля выпала из руки.

— Пощады, — хрипло прошептал он.

— Пощады? — Голос незнакомца дрожал от бешенства. — А ты, свинья, пощадил моих друзей?!

Оливия закрыла глаза. Это уже не битва, а кровавая расправа, безумная и яростная, вдохновляемая ненавистью и бешенством, — безжалостная кара за пытки и бессмысленные убийства. Хотя Оливия и знала, что Амурас не заслуживает сострадания ни одного живого существа, она закрыла глаза и зажала ладонями уши. Она не могла смотреть на поднимающийся и опускающийся меч, не могла слышать отвратительного хруста, с каким он вонзался в поверженного врага, и захлебывающиеся крики, которые становились все тише и наконец прекратились.

Оливия открыла глаза. Незнакомец