– Эй! – кричу я женщине, но она не двигается.

Я подхожу к цементной скамейке, на которой она сидит, огибаю ее, чтобы взглянуть женщине в лицо.

Эстелла, мама Коллинза.

– Нужно убираться отсюда.

– Я не могу, – шепчет она с грустной улыбкой на лице. – Я не могу оставить его здесь одного.

Я хмурюсь и слежу за ее взглядом.

Группы белых цветов, расположенные по ровной линии. Я подхожу ближе.

Длинная сторона прямоугольника…

– Люди здесь не умирают по ошибке. У всего и вся своя цель. Риск и награда. Здесь обязательства не приветствуются.

Мой взгляд устремляется к ней.

– Он узнал правду, – шепчет она.

– Кто?

– Феликс, – выдыхает она.

Моя челюсть сжимается.

– Правду о чем?

Печаль в ее улыбке достигает и ее взгляда, когда она неохотно переводит его на меня.

– О тебе.

Я не разрываю контакт, но она не может долго смотреть на меня.

Она оглядывается на клумбу с цветами длиной семь футов и шириной почти три фута.

– Он искал твою мать в течение многих лет. Он думал, что она где-то страдает.

Мои глаза расширяются, и я перевожу взгляд с тюльпанов на нее.

– Феликс?

Она моргает, прогоняя слезы, слегка кивает и делает глубокий вдох.

– Он любил меня, когда мы были вместе, но Равина… – Ее голос затихает. – Она завладела его сердцем. Полностью.

Я встаю перед ней, и наши взгляды встречаются.

– Он был хорошим человеком, благородным. Слишком благородным для этого места. Ему следовало дождаться Брейшо, чтобы они это увидели, и они бы увидели, я не сомневаюсь, но в ту минуту, когда решалась ее судьба, это был его последний шанс ее заполучить, и он пошел ва-банк. Я знаю, что Ролланд о нем думает, но я еще не была беременна Коллинзом, когда он бросил меня. – Она смотрит на свои руки. – Это было тяжело, но он не был чудовищем, бросившим своего нерожденного сына ради женщины. – Она издает тихий, грустный смешок. – Кого я обманываю, он никогда не был для меня чудовищем. Даже когда он чуть не бросил меня, нас, во второй раз.

– Вы снова сошлись, после всего?

– Вроде того, – признается она. – Когда Равина исчезла, он ушел в себя. Донли пришел ко мне и попросил пойти в его комнату и отвлечь от мыслей о потере. Я сделала это. В течение нескольких недель после наступления темноты я ходила к нему.

– И в итоге ты забеременела.

Она кивает.

– Донли поселил меня вскоре после этого в комнату для прислуги, конечно. – Она усмехается, слеза скатывается по щеке, но она не вытирает ее. – Мы не перестали спать вместе. Почти каждую ночь, когда меня здесь поселили, я спала в его постели, пока однажды он не вернулся домой из недельной командировки. Я была взволнована, увидев его, Коллинз был взволнован. Я хорошо помню тот вечер. Повар приготовил первоклассные ребрышки. Мы подали их с бокалом выдержанного мерло. Феликс был так счастлив, – шепчет она. – Он улыбался широко впервые за долгое время, играл в баскетбол с Коллинзом в тот вечер без тревоги в глазах, которая обычно появлялась, когда он смотрел на своего сына. Я была на седьмом небе от счастья. Я думала, он вернулся, – плачет она. – Наконец-то, после десяти лет пребывания призраком, человек, которого я знала, вернулся.

Я сглатываю, глядя через двор на то, как словно из ниоткуда появляется маленькое пламя.

– Когда ужин убрали и я уложила Коллинза, он был у себя. Я думала, что он ждет меня, но, когда я подошла к его комнате, я обнаружила, что дверь заперта, и я поняла. Все рухнуло в одну секунду.

– Поняла что?

– Он нашел ее, любовь всей своей жизни.

Я запрокидываю голову.

– Нашел ее? Мою мать?

Она кивает.

– Внезапно, на каждые выходные, иногда на целые недели, у него стали назначаться деловые встречи и мероприятия, которые не давали ему доехать до дома. – Она поднимает глаза. – Я никогда не видела его таким живым, каким он был в те месяцы. К сожалению, я была не единственной, кто это заметил.

– Донли.

– Да. Однажды в выходные, несколько месяцев спустя, Донли велел мне сесть в машину. Его водитель точно знал, куда ехать. Я никогда не забуду это чувство, когда я увидела их вместе, с тобой. Он был на седьмом небе. Свободный и счастливый. – Она сглатывает. – Когда Феликс вернулся домой в то воскресенье вечером, Донли ждал его с неприятным ультиматумом. Я каждый день благодарю небеса за то, что он, по крайней мере, любил своего сына настолько, чтобы отказаться от нее.

– Что ты имеешь в виду?

– Либо Коллинз умрет, либо Феликс заставит Равину поверить, что он так же безумен, как и тот человек, который погубил ее. В течение пары недель мы наблюдали, как он ломается, но дело было сделано. – Слезы льются по ее щекам. – Моему сыну позволили жить, ненависть Равины вернулась, а душа Феликса… исчезла.

Она недолго молчит, потом продолжает:

– Донли знал, что делает. Что Феликс будет делать дальше. Феликс не прожил и двадцать четыре часа после этого. Я сама его нашла. Похоронила его здесь. – Она делает глубокий вдох. – Память о нем была стерта в следующую ночь, его сыну запретили даже произносить имя собственного отца.

Дым наполняет воздух, просачиваясь мне в легкие, но мои ноги не двигаются.

– Он был готов покинуть нас, покинуть это место и быть с ней, быть с тобой.

– Не понимаю. – Я качаю головой.

Она смотрит на меня. Мое замешательство, должно быть, отражается на моем лице, когда она наклоняет голову.

– Разве ты не знаешь?

– Не знаю что?

– Человек, который пришел к твоей матери, тот, кто позволил тебе увидеть ее с другой стороны, с той, которую, возможно, ты могла бы полюбить. Это был он.

Мои брови задумчиво приподнимаются, мой взгляд опускается на траву у меня под ногами.

Я вспоминаю историю, которую рассказала Мэддоку.

– Я ненавижу свою мать.

Мэддок ничего не говорит, и я смотрю на него.

– Но в этом нет ничего удивительного, правда?

Он хмурится.

– Она всегда была дрянью, всю жизнь, сколько я себя помню. Но был короткий промежуток времени, когда все было не так хреново, как обычно. Хочешь знать почему? – Я криво усмехаюсь. – Один из ее клиентов втюрился в нее. Он знал, чем она зарабатывает на жизнь, и ей не нужно было врать о том, кто она и что. Он принял ее, испорченную и пользованную. Меня тоже. Он даже заявлял, что у него есть свои дети, но я никогда не встречалась с ними.