– Никакие они мне не приятели, – возразил Таппер, но Маклин уловил неуверенность в его взгляде.

– Пускай даже так. Но они мертвы, а вы живы. Всего этого достаточно, чтобы у вас была целая куча неприятностей. Если мы начнем копаться в вашей биографии, один Бог знает, что мы раскопаем.

При виде реакции на свои слова Маклин почувствовал жалость к старику. Потому что теперь он выглядел стариком, а не бесшабашным бродягой, гордо носящим прозвище вместо настоящего имени. За спиной у него остались долгие и не слишком радостные годы. Старик бессильно откинулся на белые больничные подушки, словно наконец признав свое поражение на жизненном пути.

– Что ты хочешь знать, ищейка?

– Вы видели здание фабрики изнутри до пожара. Расскажите, как оно выглядело.

– Да никак. Темно было.

– Ладно. А как вы попали внутрь?

– Сзади, там дверь была, ее кое-как заколотили. Ну, пришлось немного потянуть за доски, и что теперь?

– Значит, вы оказались внутри. Осмотрелись вокруг и решили устроить лежбище в кабинете. А не в главном зале. Почему?

– Да потому, блин, что в кабинете камин был, вот почему! А зал был весь завален всякой херней, если жечь костер, там бы все на хрен загорелось.

– Какой именно херней?

– Да я знаю, что ли? Картонные коробки, поддоны какие-то. Как оно на стройках бывает. Я Клуни сразу сказал – тут того и гляди все полыхнет. И ведь накаркал, блин.

– Почему же оно загорелось? Раз вы с дружками были в кабинете?

– Кто здесь полиция, я или ты? Вот сам и выясняй почему! Я из кабинета поссать вышел, холодно было, как в заднице. Не успел расстегнуться – все уже горит. В жизни не видел, чтобы так быстро загоралось. Нас и отрезало в этом кабинете. Выбраться можно было только через зал, но это совсем уж идиотом надо быть!

– А как загорелось, вы не видели?

Бродяга закашлялся, повертел головой, ища, куда бы сплюнуть, потом с отвращением сглотнул:

– Да неправильно как-то загорелось. Другого слова у меня нет. Выхожу наружу, холодина, как в морозильнике. Потом раз – и можно подумать, что я сдох и угодил в пекло.

42

Она злится на себя и пинает неровности асфальта по дороге, пытаясь таким образом успокоиться. О чем она, блин, только думала! Одно ведь и то же каждое долбаное Рождество! Можно уже и привыкнуть. Как обычно – заявляется в гости его мамашка, всюду сует свой нос, то ей не так, это не эдак. Должна же она убедиться, что за ее маленьким мальчиком хорошо смотрят. Да хер он здоровый, а не маленький мальчик! Гарри и маленьким-то никогда не был. Толстый ленивый ублюдок и, если фотографии не врут, толстым ублюдком и родился!

Она быстрым шагом поднимается в гору, влажные хлопья лениво шлепают ее по лицу. Снег пошел. Вообще замечательно! Домой-то пока нельзя, до тех пор, пока эта двуличная корова не свалила. А корова поди торчит на кухне, готовит еще жратвы своему мерзкому сынуле. Каким только местом она думала, когда согласилась выйти за него замуж?

За ее спиной в гору с трудом ползет машина, – да переключись уже на вторую скорость, идиот! – светит ей в спину фарами. Ее тень падает на стену впереди. Наплевать на этого идиота, как и на всех вокруг. Не так уж их и много. Не в это время суток. И не сегодня. Все уже по кроваткам, завтра на работу. Не считая тех, кто взял отпуск на все рождественские каникулы. Как эта мегера. Вот какого бы хрена ей не уехать прямо сейчас в свой Глазго, а их оставить в покое!

Голоса. Нет, один голос, мужской. Обращается к ней. Из машины. Наплевать, пусть проваливает. И не хрен тут катить рядом с тротуаром! Он ее что, за шлюху принял? Она просто вышла пройтись вокруг квартала. Или пары кварталов. Проветрить голову, успокоиться.

– Я говорю, может, вас подвезти?

Не оборачивайся, не смотри… а, хрен с ним.

– Со мной все в порядке, ясно? – В темноте салона лица толком не рассмотреть. Он улыбается ей? Или ухмыляется? Да, блин, что хочет, то пусть и делает!

– Не волнуйтесь, я просто спросил. – Стекло ползет вверх.

А хер-то с претензиями, электрические стеклоподъемники, все такое. И тачка с претензиями. Даже выхлопных труб две, когда машина отъезжает, в ночной воздух бьют две струи пара. Падающий снег взвихривается от движения, потом успокаивается и продолжает сыпать так же размеренно, что и раньше. Черт, ну и холодина же! Надо было надеть пальто потеплей.

Она терпеть не может зиму, и дело не столько в том, что мамаша Гарри заявляется в гости каждое Рождество. Короткие зимние дни, пронизывающий дождь, что в этом хорошего? Даже на улицу не выйдешь, приходится торчать рядом с этим оплывшим куском жира, пока он таращится в свой огромный телевизор. Что она вообще в нем нашла? Легко можно было окрутить кого-нибудь получше.

Вдоль дороги припаркованы машины, и снег уже запорошил их крыши. Снег она любит, даже при том, что саму зиму терпеть не может. Если завтра будет солнце, надо позвонить Шелли, вдруг получится выбраться в парк? А Гарри с мамашей пусть остаются дома. Пусть вообще остаются, можно ведь и не возвращаться?

Машина, припаркованная впереди всех остальных. На крыше нет снега, по бокам стекают струйки воды. Та самая, что ехала рядом? Вот же блин! Только урода, ищущего шлюху, ей и не хватало для полного счастья. Здесь тебе что, козел, квартал красных фонарей? Я, между прочим, приличная женщина!

Она наклоняется, чтобы посмотреть, на месте ли водитель, но машина пуста. Может, он никакой и не козел? Просто здесь живет? Ага, конечно. А подвезти ее он, спрашивается, куда собирался? Не выдержал, урод, отбежал подрочить в кустики. Да и хрен с ним. Ей пора домой. Разворачиваемся…

Мужчина стоит прямо у нее за спиной. Вот черт, как же он… откуда он… Мужчина поднимает руку, в ней что-то зажато. Струя из баллончика бьет в лицо, холодная и мокрая, словно снежные хлопья. Струя пахнет марципаном. Терпеть не могу долбаный марципан!

Фонари гаснут.

43

Маклин всегда думал, что настоящая зима наступает только тогда, когда землю припорошит снегом. В центре города снег быстро превратился в слякоть, но достаточно было обратить свой взор на холмы, чтобы насладиться белизной в ее первозданной чистоте. Даже воздух,