С этой своей сардонической улыбкой Ксавье протягивает мне ладонь, чтобы я дружески ударила по ней.

Я отступаю назад и выпаливаю:

— Мне сказали, что Рик уехал в Гонконг.

Ксавье опускает ладонь.

— Чтобы встретиться с Дженной.

— С Дженной?

Выходит, она справилась со своей аэрофобией? Откуда это ощущение предательства? Весь наш спектакль был задуман ради нее. Рик никогда не подразумевал иное, но я почему-то чувствую себя отвергнутой. Ксавье следит за мной со странной нежностью во взгляде. С состраданием. Словно читает мои мысли. Мне вспоминается его рисунок, на котором я наблюдаю, как Рик сражается на посохах бо. Ксавье видит меня насквозь, а прошлой ночью… прошлой ночью он заставил меня чувствовать себя такой желанной.

— Что в футляре? — интересуюсь я.

Ксавье кладет руку на верхушку футляра. Затем снова убирает.

— Ничего.

Что-то в его тоне придает мне нахальства. А может, храбрость в меня вселил вчерашний поцелуй. Или сознание того, что это моя последняя ночь в Тайбэе.

— Дай взглянуть!

Теперь его очередь отступать.

— Нет.

Я вцепляюсь в верхнюю половинку футляра, Ксавье с испуганным вскриком тянет ее на себя, и она отлетает в сторону, сопровождаемая ворохом свернутых в трубку листов. Ксавье с отчаянным выражением на лице пытается их собрать, но листов слишком много: на пол падает с полдюжины портретов Эвер. Это не торопливые наброски вроде тех, что Ксавье дарил мне раньше, а полноцветные, проработанные рисунки, сотканные из тени и света, из времени и одержимости.

Я танцую в клубе «Любовь».

Смотрю на пруд с кувшинками, и мои волосы развеваются на ветру.

Морщу нос над китайским целебным корешком.

Сижу у камина с бутылкой вина у ног.

Мои глаза на весь лист.

Мои губы.

Меня всю трясет, когда я опускаюсь на колени перед этими прекрасными рисунками, как перед лилово-красно-зелеными осколками сердца Ксавье. Я осторожно собираю листы, сворачиваю в гибкий рулон, кладу обратно в футляр, поднимаюсь и отдаю ему.

— Прости, — шепчу я.

Он берет меня за руку и переплетает свои пальцы с моими.

— Эвер!

В его низком голосе слышится нежность. Робкое приглашение. А ведь это моя последняя ночь перед тем, как я снова надену смирительную рубашку реальной жизни.

Ксавье обвивает меня руками, прижимает мою голову к своей теплой груди, его ласковые пальцы массируют мне шею. Моя спина слегка выгибается от наслаждения, затем я отстраняюсь, чтобы заглянуть ему в глаза, и колени у меня дрожат от желания. Моя последняя ночь. Но если я сделаю следующий шаг, кто знает, к чему это приведет. Кто знает, каково это — переступить не только через родителей с их правилами… Но и через саму себя. Я кладу руку на затылок Ксавье и притягиваю к себе его голову.

Глава 25

Когда я просыпаюсь, солнце уже заглядывает в двустворчатое окно. Я лежу на боку обнаженная, в пуховом облаке, на хлопковых простынях под голубым одеялом, и ощущаю на талии тяжесть руки Ксавье. Его обнаженное тело прижато к моей спине от плеч до бедер. Его дыхание согревает мне затылок.

Минувшая ночь вспоминается точно сон: Ксавье кладет руку мне на спину и, подталкивая, ведет в эту комнату, наши губы соприкасаются, щелкает дверной замок, обеспечивая нам уединение; затем его губы проходятся по моим векам, щекам, впадине на шее, а руки ощупывают мои пальцы, лежащие на его плечах.

Мое тело ноет в таких местах, о существовании которых я и не подозревала.

Что я наделала?

Я начинаю шевелиться, и рука Ксавье сползает мне на бедро. Тяжелая, нежная, властная. До меня доносится тонкий аромат — запах одеколона и пота, запах мужчины. Тело Ксавье оставило отпечатки на всем моем теле — но что это значит? Я никогда не была объектом столь ненасытного желания. Даже не представляла себе, как неодолим его зов. Секс — вовсе не тягостная обязанность ради продолжения рода, как вечно намекала мама. Это слияние двух человеческих существ, которые идеально подходят друг другу. Может быть, во мне говорила танцовщица, но я инстинктивно понимала, как нужно двигаться…

Но ведь я хотела дождаться любви.

Напротив меня — незастеленная кровать Рика. С пятницы ничего не изменилось, разве что на смятых простынях валяется одежда, которую он надевал в выходные. Вещи Рика по-прежнему здесь: пакетики со снеками, мыло, мешочек с гостинцами. На столе возле стопки открыток — сложенный мешок из-под риса.

Ксавье притягивает меня к себе.

— Ты такая милая, Эвер, — бормочет он в полудреме.

Как странно: он сказал единственную вещь, которая способна вызвать у меня желание уйти.

Высвободившись из объятий Ксавье, я ищу лифчик и трусики. Мне не хочется жалеть о том, что мы сделали, но я не тот человек, который может как ни в чем не бывало отмахнуться от случившегося. Мой взгляд падает на красное пятно на свисающем краешке простыни, похожее на каплю каллиграфической туши.

Кровь. Моя кровь.

С трудом удержавшись от вскрика, я выскальзываю за дверь. Единственный положительный момент в сегодняшнем отъезде домой — это то, что мне больше никогда не придется встречаться с Ксавье.

* * *

Я боюсь возвращаться в свою комнату, к Софи, и потому спускаюсь вниз. Коридор пуст, и хотя я проходила тут десятки раз, сейчас, бродя по нему, чувствую себя потерянной и неприкаянной. Каким-то образом я оказываюсь в столовой. Линия раздачи уже заставлена утренними блюдами: здесь и баоцзы — паровые пирожки со свининой, и овсянка с пятью начинками на выбор, и омлет с луком-шалот, и яичница, и груды китайских сосисок, и соленые яйца[84] — папино любимое блюдо, которое он готовит сам, выдерживая сырые яйца в старой банке из-под соленых огурцов с теплой подсоленной водой.

Рик был прав: я пропускала офигительный завтрак. Итак, это моя последняя трапеза. Обязательно надо поесть, но у меня нет аппетита. Я кладу на поднос пирожок со свининой, и тут появляется Драконша в шуршащей зеленой юбке.

— Аймэй, в мой кабинет, пожалуйста. Твои родители на проводе.

Опять по-английски. Как официально! Я вынуждена последовать за ней.

В кабинете Мэйхуа разбирает бумаги, из ее айпода звучит песня. Вожатая выключает его, робко заглядывает мне в лицо, и я краснею.

— Моя любимая, — говорит она, непонятно зачем оправдываясь: у нее прекрасный музыкальный вкус.

Драконша отсылает Мэйхуа в наш класс на замену, после чего передает мне телефонную трубку. От запаха китайской мази слезятся глаза, кондиционер дует прямо в лицо.

— Алло!

Я вцепляюсь в край письменного стола,