то и реже, и то казалось, что часто.

— Боюсь, нет, — ответил Ник. — Если ты, конечно, не захочешь со мной на ночную службу пойти.

— На ночную службу? — не сразу поняла я. — В церковь, что ли? А, Рождество же. А можно… не захочу? Я не атеистка, но в церковь захожу, когда там нет никого.

— Да как-то особо и не рассчитывал.

Я прямо штопором ввинтила ухо в телефон, разлагая эту фразу на молекулы: нет ли обиды, недовольства или еще чего. Вроде не было.

— А ты часто ходишь? — спросила не без опаски.

Фанатично верующие люди пугали не меньше диких атеистов. До сих пор Ник этого никак не демонстрировал, у него даже икон в доме не было, не считая маленькой в машине, но мало ли…

— Нет, только по большим праздникам. Или если очень надо. Ладно, Жень, я уже к дому подъезжаю. Позвоню попозже еще. Пока не ложишься?

— Нет. Звони, когда захочешь.

Выдохнув с облегчением, я вдруг сообразила, что уже десять, а от ребенка ни чиху ни пыху.

«Ау. Ты с ночевкой?»

«Нет», — упало тут же.

«Уже едем».

«Скоро буду».

Алена влетела едва ли не на метле — довольная, веселая, раскрасневшаяся. Как будто и не было совсем недавно драмы. И невольно подумалось, что либо драма эта была не слишком глубокой, либо… все не так, как кажется. Я когда-то очень хорошо умела прятать свои горести под маской оживленной joie de vivre. Надо было только постоять пару минут перед дверью квартиры, подышать глубоко, состроить несколько жестких гримасок, после которых на лице поселялась ненадолго та самая искусственная радость жизни. Ее хватало, чтобы пройти мимо мамы в свою комнату.

Раздеваясь, Алена тараторила такими же короткими фразами, какими писала в воцапе:

— Мы в Кавголово ездили. К Сашке на дачу. Сашка — это Володин друг. Он тоже в клубе был на Новый год. На режиссерском учится. Мы вчетвером и еще две пары. В две машины влезли. Они там же все учатся, в киноТВ. Кто где. На режиссерском, продюсерском, актерском. Шашлыки жарили, по лесу гуляли. Здорово там. И погода класс. И, мам, я рассказала, что ты книги пишешь. Володя спросил, где выкладываешь и под какими псевдами. Я сказала. Ничего?

Глава 29

В детстве Алена была довольно спокойной и послушной, а вот в подростковом возрасте у меня не раз чесались руки поддать ей как следует. Особенно когда часами не могла дозвониться на выключенный телефон или когда ждала ее за полночь, понятия не имея, где она и с кем. Но сдерживалась, потому что самой, бывало, прилетало не раз. Это было не столько больно, сколько обидно и унизительно, поэтому не слишком способствовало просветлению мозгов. Но вот сейчас желание отвесить ей хорошую затрещину дошло до критической черты.

— Это называется «разглашение персональных данных», Алена, — сказала я ледяным тоном, на всякий случай убрав руки за спину. — Статья сто тридцать седьмая Уголовного кодекса.

— Мам, ну твои книги ведь в открытом доступе, — она надула губы и захлопала глазами. — Любой может зайти на сайт и прочитать.

— Ты… дурочка или притворяешься? — вместо «дурочки» просилось совсем не то слово, и кому-то другому я бы его сказала без колебаний. — О том, что Нина Солод и Жанна Чернолесова — это Евгения Зимина, знает от силы десяток человек. Да и то только потому, что бабуля раззвонила об этом своим подружкам. Я могу сказать, что пишу книги, но не под каким псевдом. У меня даже акк в Контакте на Солод.

А о том, что Женя Зимина по совместительству еще Аркадий Мерцалов и Джоанна Джей, вообще никто не в курсе, кроме менеджеров литпортала, но они не в счет. Я даже в завещание авторские права на их книги не включила, чтобы и после моей смерти не узнали. А в компе их найдет только хакер. Но сейчас мне и Жанны с Ниной было более чем достаточно. Точнее, одной Нины с коротышом.

— И… Ник тоже не знает? — кажется, до Алены начало доходить, как жестко она облажалась.

— Знает, что пишу, но не более того. Во всяком случае, так было до сегодняшнего дня. И я очень не хотела бы…

— Мамуль…

Глаза у нее стали как у андерсеновской собаки: то ли с мельничное колесо, то ли с Круглую башню. Подумав об этом, я вспомнила, как мы с Захаром были в Копенгагене и на башню эту самую тоже поднимались. Там до самого верха можно на карете заехать — блядь, какая карета, о чем я вообще думаю, а?

— Мамуль, — повторила Алена, — но у тебя ведь там ничего такого неприличного. Это просто мне жанры не нравятся, а так-то ты ведь хорошо пишешь. И я ничего плохого…

— Алена, сделай одолжение, — попросила я сквозь зубы. — Вот сейчас — просто замолчи и исчезни.

Она шмыгнула носом и убежала к себе. А я пошла на кухню, достала из холодильника яблоко и налила полтос коньяка. Подумала и добавила еще столько же. Все равно завтра никуда не ехать. Коньяк мне в принципе не нравился, но зато обладал полезным свойством напрочь купировать нервные окончания. Пара-тройка глотков — и ебись все конем. Прибегала я к этому средству редко, пила в основном вино, но сейчас — самое то, что надо.

Через сорок минут я лежала в постели и, глядя в потолок, вела вялый анализ ситуации. Коньяк сработал лишь частично: эмоции притупились, но полностью не ушли.

Конечно, ничего ужасного и непоправимого не случилось. Про Джо и Аркашу Алена не знала и рассказать не могла, а Жанна и Нина — это действительно лайт. Если уж бабушки-пенсионерки читают. Хотя, конечно, некоторые пенсионерки и под порнухой в комментариях отжигают. Видимо, чтобы совсем не забыть, как это было.

Но…

Володя, может быть, вообще не заглянет — на кой ляд ему бабские романы? А может и заглянуть — из профессионально-семейного любопытства: что там пишет новая пассия папочки. И ладно еще, если к Жанне. А вот если к Нине… Там сверху висит коротыш — бесплатный, законченный, весь облепленный звездочками и обцелованный в комментариях.

Пап, я тут к твоей Жене в книгу заглянул одним глазом. Ну ничего так.

(Вариант: ну такое себе, но люди вроде читают).

Да? А дай-ка ссылочку.

Ник, конечно, сам сказал, что читать не собирается, потому что ему точно не понравится. Но мало ли… Я бы на его месте не удержалась. Хотя и не сказала бы