Шрифт:
Закладка:
Но её случай — скорее исключение, а не общее правило. Опять же, опираясь только на её понимание — а как долго она в этом месте, девушка плохо помнила. И, снова же, напирала на необходимость постоянно вести счёт времени. Оно будет теряться, будет его предавать.
Ещё Тина железно настаивала, чтоб он добрался до маяка в кратчайшие сроки, даже не думал засиживаться где-то до вечера. Не то, чтобы у него в планах было что-то подобное — но она именно что подчеркнула. Напирала на том, что ночью, хоть на улице, хоть в неизвестном и чужом доме ему лучше не оставаться. Что произойдёт, застань он эту самую ночь на улице, новая знакомая, правда, так и не уточнила.
А ещё желания, точно! Тина не раз повторяла о необходимости за ними следить. Желания для Околицы — это всё. Её основное топливо, её основная пища. Именно поэтому это место интересуется в основном живыми людьми. Именно поэтому очень высокий шанс, что и сам Николай — тоже жив.
Всё ещё, происходящее напоминало какой-то не то сюр, не то абсурд, не то дешёвый хоррор под старые игры, но — хэй, Николай оказался в нём. И, хотел парень того или нет, он всё-таки вынужден следовать местным правилам. Благо, их ему хотя бы отчасти объяснили.
А объяснения — это всегда хорошо.
Инкапсуляция — полезная штука, но не в данном конкретном случае. Пользователю не просто нужно, а жизненно необходимо понимать те процессы, которые происходят в этой багнутой реальности.
В плеере сменился уже пятый трек, а это добрые четверть часа.
Всё ещё никаких людей.
«Это что, выходит? Мне о тебе рассказали, и ты решила не притворяться?» — хмыкнул арке ворот городского парка.
Тот даже не выглядел лабиринтом: прямая аллея, окружённая живой изгородью синих роз.
… И правда, совсем никого вокруг. И ворота раскрытые приглашающе, мерно покачивались на лёгком ветру.
***
Озёрную улицу Николай опознал не по озеру. Так указал ему вбитый в рыхлую землю, чуть покосившийся, дорожный знак.
Вокруг, куда ни гляди — чистый открытый луг. И небольшая тропинка, которая его огибала — и тянулась, судя по всему — да, по дуге вдоль поляны.
Проверять, чем примечательна эта поляна. парень не стал: знал, читал и про Сталкеров, и не только. Аномалии всегда хотят казаться обыденными.
По ту сторону луга угадывались черты леса. Деревья там будто бы расступились, даже здесь, где стоял Коля, различалась дорожка среди хмурой высокой рощи. Вот к ней он и двинулся, конечно же помня название.
«Псовий Пролесок». Оно и звучало опасно, и выглядело прекрасным местом для какой-нибудь стрёмной засады.
Мобильный на блокировке, наушники — всё, в карманах. Здесь хорошо бы оставаться настороже.
***
Роща давила нависающими ветвями, а листвы так много, что кроны собой закрывали солнце, бросали много лапистых, когтистых теней на дорогу.
Оправив рюкзак, придерживаясь за лямки, Николай осторожно ступал по тропинке — и закусил губу, шумно выдохнул, заслышав многоголосый собачий лай. На звук, сколько их там сбегалось — определить сложно. И поблизости — ни ветки какой, ни палки. Только он сам, его тело, тот самый рюкзак. Ну, мобильник ещё, разве что, как кастет — да и то, вряд ли сейчас поможет.
Лай из просто громкого перерастал в истошный, всё ближе и ближе, больше и больше — и парень шёл по тропинке, не срываясь на бег. Внутри всё протестовало, сердце отчаянно билось.
Нет, он не мог позволить себе вот так просто бесславно сдохнуть.
У него есть, чёрт возьми, желания! Околица не должна хотеть его смерти. Его не должны убить.
… Но ты скажи это вот той оскалившейся дворняге, которая выскочила перед ним на дорогу. Рычала, вперилась голодным злым взглядом, исходила слюной. Высокая, рыжая, тощая.
За спиной тоже рык, зычный вой. По кустам — шелест, хруст хвороста — окружали. Приближались к нему.
Уже не одна и не две. Минимум пять. Худые и жилистые, рычали и обступали. Никто из псов не приближался к нему — зато ходили вокруг, бросали лютые взгляды, рыхлили лапами пыль.
Вот та, первая, кто перед ним выскочила — припала на задние лапы, выгнула спину — и рванулась на парня.
Тот было заслонился рукой — как лес разразился громом — и псина рухнула грязной мордой к его ногам.
Коля дёрнулся, обернулся — и новый выстрел. Жар от пули, рваный горячий след на щеке — и ещё один пёс упал.
Третий выстрел, сдавленный всхрап по другую руку.
Прочие псы отчаянно взвыли — и, рыча, принялись отступать. Всё ещё медленно, всё ещё злобно глядя на оторопевшего и растерянного — такого им сладкого, такого жалкого и удобного — но нет. Синхронно дёрнули мордами — и заспешили во тьму лесов.
***
Коля тупо оглядывался вокруг себя. На земле перед ним три пришибленных зверя. Просто валялись, под ними медленно растекалась густая, мешающаяся с пылью и грязью кровь.
— Здарова, умник! — за спиной голос — и парень напрягся, закатил глаза. Он абсолютно точно знал, кто к нему направлялся — и всё-таки, да, был рад.
Потом повернулся, вяло махнул рукой.
Именно так, всё как ожидал Николай.
В свободной майке-алкоголичке, старых расстёгнутых джинсах давно уж не по размеру, в колошах на босу ногу и со щетиной и патлами, которым позавидовал бы сам Робинзон, опираясь на поставленное дулом в землю охотничье ружьё, как на посох, его отец ухмылялся сыну.
И в лучах закатного солнца на волосатой груди поблёскивала медаль.
Лиза
Я… А я не могу писать!
Нет, ну, как. Здесь есть и почти моя печатная машинка, и стопка листов, и коробочка с запасными лентами — а всё-таки не могу.
Кристина уже уснула. Мы в спальне на какой-то странной квартире. Будет смешно, если ты, читающая это, найдёшь здесь эту запись, не зная ничего, что было до этого — и без понятия, что будет потом.
Но я всё-таки села печатать. В данный момент — больше для собственного успокоения. Я тихо печатаю, чтобы Кристину не разбудить.
Одной рукой, второй — глажу её спящую: её голову себе на колени сложила. Чтоб знать, что она рядом. Чтоб её чувствовать.
