– Дамы, уверяю вас, о чем-либо подобном говорить пока рано. Мы с Шоном слишком мало знакомы, – твердо сказала я и покосилась на Элли, мол, мне нужны объяснения.

Но в этот момент официант передал ей просьбу отца уделить ему пару минут и она нас покинула. А всеобщее внимание снова переключилось на моего кавалера, который как раз выходил из бассейна. Уверенными грациозными движениями он поднялся по ступенькам на нагретые солнцем камни. Взъерошил пальцами намокшие волосы, отчего заходили мускулы на его плечах и груди.

– Господин Феррен очень красив, – с интонациями ценителя предметов искусства произнесла госпожа Висмарк, жена одного из советников господина Штольцберга. – Вам повезло, Кара. – Внезапно Шон отвернулся, и в свете солнечных лучей отчетливо проступили уродливые отметины, которые практически полностью покрывали его спину. – Только эти шрамы все портят… Вы знаете, откуда они?

Я отрицательно качнула головой, в который раз подумав о том, у кого поднялась рука изувечить настолько красивое, мощное, почти совершенное тело. Между тем дамы стали строить догадки, а потом пришли к выводу, что такие уродства не стоит выставлять напоказ. Да и мужчины, мимо которых проходил Шон, которым пожимал руку, улыбались ему в лицо, шутили, а стоило ему отойти, бросали брезгливые, хмурые, изумленные взгляды на его спину. Им было некомфортно.

В отличие от Шона, который держался невозмутимо. Мне даже показалось, что он специально расхаживал перед любопытной публикой, упиваясь эффектом, который производили его шрамы.

Вон и господин Штольцберг, который что-то втолковывал Элли, уловив перемены в настроении гостей, окинул мускулистую, подтянутую фигуру Шона внимательным взглядом и едва заметно усмехнулся.

– Кара, вы бы аккуратно намекнули господину Феррену, что с нынешними технологиями все эти повреждения можно удалить буквально за пару часов. Так, что и следа не останется, – обратилась ко мне подруга Урсулы, Хелена. – Это недешевое удовольствие, но лучший писатель Либрума в состоянии себе такое позволить.

– Насколько мне известно, – подключилась к обсуждению Лана, – на этом поприще госпожа Масс потерпела провал. Но вдруг у вас, Кара, что-то получится. С такими-то пылкими чувствами! – не удержалась она от подколки. – Впрочем, дамы, с чего это мы взяли, что наша дорогая Кара чем-то недовольна. Может, ее такие вещи заводят. Был тут у меня один знакомый… – И несколько пар любопытных глаз тут же устремились к ней. – А впрочем, не стоит, – издевательски улыбаясь, Лана пошла на попятную. – К тому же не исключено, что Кара считает, будто шрамы украшают мужчин. В ее обстоятельствах так думать гораздо удобнее.

Я слушала их обсуждения, наблюдала за Шоном и чувствовала, как у меня в груди зреет потребность его защитить от нападок. Заставить окружающих понять, что за этими отметинами стоит что-то очень важное, личное. То, о чем он не хочет забывать. То, что сделало его сильнее. И я не сдержалась.

– Знаете, Лана, у каждого из нас свои шрамы. Кто-то носит их снаружи, а кто-то внутри. Я горжусь Шоном, что он своих не стыдится. Потому что за ними стоит опыт, который сделал его таким, какой он есть. Извините, дамы, я вас покину.

С этими словами я осушила бокал и, взяв солнцезащитный крем, направилась к Шону, который как раз присел на один из лежаков с прохладительным напитком в руках.

– Шон, ты так на солнце сгоришь. Давай я натру тебе спину, – обратилась к нему, лучезарно улыбаясь, и демонстративно потрясла оранжевым тюбиком.

Господин Феррен очень внимательно на меня посмотрел, но кивнул. И я устроилась позади него.

В этот момент к нам, взъерошив светлые мокрые волосы, подошел господин Шульте. Поздоровавшись, он небрежно плюхнулся на соседний лежак. Я дружелюбно приветствовала его в ответ и, выдавив крем, осторожно коснулась ладонями кожи Шона. Он тут же напрягся, хотя ничего и не сказал. Но я была осторожна, нежна и вскоре его мышцы снова расслабились.

В общей беседе я почти не участвовала, поглощенная своим занятием. Раньше мне не удавалось толком рассмотреть спину Шона, и сейчас, в свете ярких солнечных лучей, увиденное меня шокировало.

Эти шрамы были следами от плети. Причем хлестали Шона много раз. Прямо по свежим ранам, не давая толком им затянуться. Снова и снова. Кое-где накладывали швы, но грубо, на скорую руку. Будто хирургу было на него плевать.

Наверное, Шону было очень больно. А может, боль жива до сих пор. Не только душевная, но и физическая. Хотя он никогда об этом не говорил.

Что за чудовище посмело сотворить с ним такое? Да и за что? У меня на глаза навернулись слезы, а в груди зародились возмущение, горечь, злость, и я захотела покарать того, кто поступил с ним так жестоко.

– Карина, ты сейчас во мне дырку протрешь, – бросил Шон в своей привычной издевательской манере.

– В вопросах профилактики солнечных ожогов перестраховка будет нелишней, – делано легкомысленно отозвалась я, стараясь не выдать истинных чувств. Быстро коснувшись губами его лопатки, быстрыми амплитудными движениями перешла к плечам. – К тому же я всего лишь следую совету госпожи Мартинез.

Шон хмыкнул, а Йен, поморгав, деликатно откланялся.

– Почему он ушел? – тихо спросила я.

– Детка, в приличном обществе фраза «я следую совету госпожи Мартинез» звучит о-очень двусмысленно.

Я усмехнулась, Шон резко повернулся ко мне и, заглянув прямо в глаза, серьезно сказал:

– Не стоит меня защищать, Мандариновая девочка. Я в состоянии это сделать самостоятельно. – Я захотела ему возразить, однако передумала и поджала губы. – Но жест я оценил, – добавил он мягче и ласково меня поцеловал. – Теперь твоя очередь. Поворачивайся.

Я просияла.