Шрифт:
Закладка:
— Изволите видеть. — поручик подхватив заготовку сабли, сунул ее мне под самый нос: — Клеймо, мое личное, военной приемки, значит соответствует всем параметрам, и за последнее время количество брака среди партий изделий ни на йоту не изменилось.
— А почему тогда все это здесь? И в таком виде, гхм, недоношенном…
— Насколько я знаю, ваша светлость, по договору с военным министерством поставка осуществляется после оплаты партии оружия, но оплаты не было.
— То есть, партия изготовлена, материалы и работа мастеров княжеством оплачена, проведена военная приемка…- я пощелкал пальцем по многочисленным клеймам на клинке: — Тоже поди, платная?
— Обязательно, я и мои помошники же должны на что-то содержаться. — абсолютно серьезно подтвердил военный: — В империи любая государственная приемка и проверка платная, хоть оружия, хоть ювелирных украшений, что мастер серебряных или золотых дел изготовил.
— Ну вот, еще и приемка платная, а потом дорогостоящее оружие лежит мертвым грузом на складе и ржавеет…
— Как можно, ваша светлость, оружейная сталь княжеского производства не ржавеет, тем более, что покрывается перед отправкой специальным воском.
— Вот, еще и на воск батюшка потратился. — сердито проворчал я: — И давно такие кассовые разрывы по гособоронзаказу в Империи?
— Что, простите?
— Я спрашиваю, Илья Жданович, как давно казна перестала платить за продукцию военного назначения?
— Так всегда так было, перед зимними праздниками налоги уплачивались, а как месяц сечень начнется, так казна за весь прошлый год рассчитывается, только с княжеством в этом году расчета не было, якобы, что-то с бумагами напутали.
— Понятно. А то, что заготовки, как вы говорите, в таком виде лежат, к поставке готовы — это нормально? Где рукояти, там, я не знаю, гарды, ножны, в конце концов, у штыков кольца, которыми к стволу они крепятся?
— Так тоже, ваша светлость, с позапрошлого года изменили условия договора, что у нас оружие не в готовом виде, а, так сказать, только в виде клинковой составляющей покупается, а полностью доводится уже на Тульском заводе Его Императорского Величества собственной фамилии. Якобы качество отделки у нас не соответствует требованиям.
— И много ли княжество потеряло, господин поручик? — я улыбался, но было мне совсем не смешно.
— Половину, ваша светлость. — глядя мимо меня, буркнул офицер.
— Прелестно, прелестно. — я пнул кусочек шлака, попавшегося под ногу: — И сколько работало человек на заводе?
— Триста на основном производстве, двести — на подвозе руды и угля. — отчеканил офицер.
— Благодарю жа экскурсию. — я протянул руку для прощания: — Не подскажите, что в городе из производств еще имеется?
Оказалось, что все остальное, условно относящееся к промышленному производству, имело скорее характер кустарщины, типа небольшой маслобойки, мельницы и бойни, имевших местное значение и предназначенных, в основном, для удовлетворения нужд населения княжества.
Распрощавшись с поручиком я двинулся к дому Евдокима, благо, что он предложил мне жить у него, сколько мне вздумается.
Зайдя во двор дома полицейского, я кое как отбился от радостного Пирата, что стал еще радостней после того, как я скормил ему остатки баранины с бутербродов, что собрала мне в дорогу Ефросинья, после чего выпил холодного чаю и завалился на кровать. Есть мне не хотелось, хотелось только одного — заснуть и проснуться в своем мире, где не будет вот этого бесконечного кошмара. С того момента, как я оказался в теле Олега Александровича Булатова, ведь не было ни одного дня, когда меня награждали добрыми вестями. Все было плохо, постоянно плохо и это «плохо» становилось все хуже и хуже. Сегодня я выяснил, что государственная машина Империи уже полгода душит княжество Булатовых в своих материнских, несокрушимых и тягучих объятьях. И кто я такой, чтобы сопротивляться этой монолитной, безликой, равнодушной и постоянно правой, машине насилия? А как сдаться государству с минимальными потерями, я даже не представлял. Не хотело оно меня брать в плен. С сохранением прав, как это предусмотрено Женевскими и прочими, уж не знаю, какие тут были приняты, конвенциями. Напротив, я чудом выскользнул из петли, сбежав на южную границу, на фронтир, и нет никакой гарантии в том, что тот, кто решил расправится с безобидным книгочеем Олегом, учащимся на «бабском» факультете и не блистающем никакими особыми магическими талантами, оставит меня в покое, даже если я сдам им княжество с потрохами.
Так, с этими минорными мыслями я и провалился во тьму сновидений, черных и тоскливых, без снов и просветлений.
Глава 20
Глава двадцатая.
Из черного омута сна я вынырнул оттого, что кто-то настойчиво стучал в стекло небольшого окошка, имевшегося в спальне. Почему первой моей мыслью было, что в окно настойчиво бьется вампир, которому нужно, чтобы я добровольно впустил его в свое временное жилище — я не знаю, но, об отсутствии в револьверах серебряных пуль, я успел пожалеть до того, как окончательно проснулся.
За стеклом господствовала густая, как сажа, ночная мгла, я ничего не мог разглядеть.
Стук, резкий и требовательный, вновь повторился и я, укрывшись за стеной, приготовив оружие, оттянул щеколду и распахнул раму.
Что-то черное появилось на светлом подоконнике и недовольно каркнуло. Черт! Моих невеликих сил в огненной магии хватило, чтобы запалить огарок свечи и тусклый, неровный свет кое как осветил помещение.
Ночной гость, а это был здоровенный ворон, одним взмахом крыльев перелетел с окна на стол и теперь топтался на столешнице, недовольно поглядывая на меня черными глазками.
— А ты братец модник. — улыбнулся я, так как визитер был обвешан всевозможной бижутерией, сверх всякой меры. Но нет, это была не дешевая металлическая дребедень, что торгуют в дешевых лавках для услады молоденьких дурочек по цене три копейки за семь штук, а вполне себе золотые изделия, к тому же, заряженные маной.
В браслете, висящем на шее черной птицы я узнал артефакт здоровья, что был снят мной с черных «риэлторов» и поднесен на жертвенный камень богини Макошы перед моим отъездом из столицы, да и кольца, вздетые на лапы птицы были определенно мне знакомы. Очевидно, что это и был посланник богини, о котором она мне сообщила во вчерашнем сне.
— Подожди,
