— Ваше сиятельство… — мне кажется, что моя «уступка» офицеру не понравилась, и он уже жалел, что не достал мне этот, пресловутый, арестантский вагон.

Оказалось, что денег у начальника воинских перевозок нет. Имеется в виду, сейчас нет, ввязался он в рискованную коммерческую спекуляцию, обещавшую прибыль, но позднее, и вот тогда, взятые из кассы деньги, он вернет, обязательно, но позднее, а пока…

В общем, через три часа мы расстались, довольные друг другом. Я получил две классические теплушки, в одном из которых ехали девять арестантов, не знавших, что судьба их счастливым образом переменилась, и они теперь не голь бесправная, а добровольцы и будущие таможенники, и старый тарантас, а во втором вагоне разместилась Зорька, в наскоро сбитом дощатом загоне, две собаки, моя светлость и штабель ящиков с фруктовыми и мясными консервами, что я выбил из военного спекулянта вместо положенных денег.

До крайней имперской станции Орел-Южный, мы добирались трое суток, которые дались мне дорогой ценой. Вроде бы, что людям надо — пайком вас снабдили, за кипятком на станции выпускают, естественные надобности есть, где оправить, но нет, не готовы некоторые личности спокойно ехать туда, куда их барин направил. Ночью, на одном из полустанков, где мы пропускали встречный состав, услышал я тихие звуки из-под арестантского вагона.

Мгновенный обыск, сопровождаемый выстрелом в воздух, помог обнаружить

две металлические ложки, с помощью которых Еремей и сотоварищи пытался выскрести дыру в дощатой стене вагона, а ведь мне этот передвижной состав сдавать на станции назначения. Как я обнаружил ложки? Так, они были усилены магией и сильно фонили, из-под дощатых нар, куда их закинули мои подопечные.

На мое требование сдать зачинщиков короткая шеренга арестантов ответила угрюмым молчанием.

Да и наплевать. Ещё сутки, и поезд прибудет на конечную станцию имперской железной дороги, а дальше…

Я, все-таки, проспал побег. Еремей и двое мужчин выломали доску в стене и во время отстоя поезда перед конечной станцией «Орлов-Южный» бесследно растворились в утреннем сумраке. Тетки бежать испугались, а на мой вопрос, дружно ответили, что спали, отведя глаза в сторону.

Дав телеграмму через военного коменданта о побеге трех арестованных, я посетил местный отдел таможенного контроля, в котором застал только спящего младшего писаря, остальные служащие таможенного подразделения выехали за город на пикник.

Кроме этих действий я попытался получить сведенья о том, что произошло в Петровске, но все должностные лица, как один, отводили глаза и бормотали, что никаких определенных сведений у них нет и всяческое сношение с княжеством было прервано с момента налета на него банд кочевников с сопредельных территорий. Несмотря на все мои попытки выяснить подробности, ничего у меня не вышло. Люди просто сбегали от меня, сославшись на крайнюю занятость. В то же время я не наблюдал каких-то следов военных приготовлений. Не стояли часовые на каждом углу, не тренировали на пустыре за обветшалыми казармами местное ополчение, семь чиновников не убывали в эвакуацию, все было спокойно и даже сонно.

Сдав писарчуку таможни рапорт о своем прибытии, я вышел на улицу и снял с арестанток мягкие кандалы, что изрядно мешали им быстро передвигаться.

— Слушаем меня внимательно, повторять не буду. За околицей этого поселка начинается территория моего княжества. Что бы вам не говорил Еремей, я не верю, что какие-то кочевники, одним налетом смогли разрушить успешное княжество. До города Покровска надо пройти около сорока верст. Там, и только там, я объявлю вам всем полное прощение и представлю работу с достойным жалованием. Вы можете сбежать прямо сейчас, можете улизнуть по дороге, гоняться за вами не собираюсь, вас, и без этого, найдется кому приволочь в Покровск на веревке. На этом политинформация заканчивается, через двадцать минут я выступаю. Сейчас подходите по одному ко мне, выдам вам по рублю, после чего идете в лавки и закупаетесь продовольствием на пять дней. Кто и что купит — дело ваше, но следующее жалование будет только через пять дней. Если вопросов нет, то время пошло, через час я выступаю.

Через час пришли все шестеро, правда у двоих теток лица и глаза были красные и волосы из-под платков торчали, как будто их за космы таскали, но пришли все и котомки за плечами выглядели. За это время я избавился от ящиков с консервами, сбыв их в две самые большие лавки, оставив себе по ящику тушенки и консервированных фруктов, после чего мой маленький отряд выдвинулся в сторону территории княжества Булатовых.

За околицей Орлова — Южного, в нужном мне направлении, уходила за горизонт тонкая нитка железнодорожных рельс, параллельно которой была проложена обычная проселочная дорога, твердого покрытия не имевшая. Границу имперских земель обозначала небольшая будка с поднятым шлагбаумом и пожилой солдат в заношенной форме, с допотопным ружьем у ноги.

— Служивый, не подскажешь, что там в Покровске слышно? Люди там еще остались? — я протянул солдату пару папирос, которые он с благодарностью принял, одну тут-же, с наслаждением закурил, вторую сунул за ухо.

— А что же людям там не остаться? — рассудительно начал пожилой боец, пару раз затянувшись: — Человек, он, ваше благородие, тварь такая, он в любом месте выжить способен. Известно, из Покровска, почитай каждый день, люди идут. Нам сказали — не препятствовать, вот мы и пропускаем всех, кто оттуда приходит. Почитай, за мою службу за последние десять дней, мужиков триста, с детями и бабами своими, в город прошли.

— И где они все? — я завертел головой, пытаясь разглядеть лагерь беженцев на окраине городка, с рваными палатками, чумазыми ребятишками и раздачей гуманитарных сухарей от местных купцов-меценатов и филантропов.

— Так известно где, ваше благородие, все при деле. Кто на станции работает, так как власти дали задание ее расширить в два раза, а людей работных нет. Кто в мастерские купца Антюхина утроился, кто еще куда. Работы то полно, а людей здесь всегда нехватка…

— А кто-то что-то рассказывал, что там случилось? — с надеждой спросил я.

— Может кто-то что-то и рассказывал… — рассудительно начал солдат: — Но, только не мне. Мое дело на посту стоять, и со всякими штатскими в разговоры не вступать. Вот, с вами можно парой слов перекинуться, потому, как видно, что вы, какой-никакой, а начальник, а с крестьянами и мастеровыми мне разговаривать нельзя. Я им