Вильма не вникала в спор, она издалека, из-за чужих плеч молча глядела на Алабая. Молчал и Калдей: он ничего не понимал и ему было скучно.

— А как это вы по сотне платить собираетесь? — язвительно спросил Фудин, уверенный, что подловил противника на слове. — Другие бригадиры платят по пятьдесят, по семьдесят пять! Обмануть надеетесь, да? Не пройдёт!

— Блядь, могу и по пятьдесят платить! — огрызнулся Алабай.

— И какая тогда нам выгода? — победно ответил Фудин. — Обоснуйте!

— Вы вообще слышите, что я вам говорю? — рявкнул Алабай. — Мы тут не деньги считаем, мы убивать друг друга собираемся!

— А мы, между прочим, и не за деньги работаем! — царственно возразила Алёна. — Мы для страны помогаем!

Митя вдруг понял, что сочувствует городскому бригадиру. Алабай честно надеялся разрулить всё самым простым способом. Но это было бесполезно.

— Давай попробуй убивать-то! — дерзко выкрикнул Серёга.

— Да вы нас за людей не считаете, гондоны городские! — закричал от сердца и Матушкин; щетинистые морщины его физиономии заплясали. — Мы для вас как звери, нас только убивать можно!.. Ебись они конём, твои деньги! Наводишь тут по говну узоры!.. Огребёшь по полной со своими хуесосами!

— Херка в рот слегка! — добавил и Костик.

— Пиздуйте в свой город! — гневно выдала Талка.

— Чего же вы такие тупые-то, лесорубы? — разъярился Алабай. — Я же не шучу с вами! Мы же реально вас валить будем! Хоть ты скажи им!..

Алабай развернул телефон, и на экране появился Холодовский.

Для разговора с бригадой Типалова Алабай выбрал красивое место — на вершинке невысокого утёса над Инзером. С утёса вдали были видны мотолыга и харвер. Холодовский стоял над обрывом со связанными за спиной руками. Ветерок трепал его рубашку. Это смотрелось как-то отчаянно и трагично — на такой эффект и рассчитывал Алабай. Пусть бригада испугается.

— Скажи им, чтобы головой подумали, — повторил Алабай Холодовскому.

Лицо Холодовского застыло от ненависти.

— Пошёл на хуй, — сказал он.

Экран дёрнулся: откуда-то сбоку внезапно вылетела нога Алабая, выброшенная в ударе карате. Удар был нацелен прямо в грудь Холодовскому. И Холодовский мгновенно исчез с края скалы, будто его и не было никогда.

— Маваши гери! — восхищённо охнул Костик.

Экран поплыл по воздуху к тому месту, на котором только что стоял Холодовский, и завис над пропастью. Утёс обрывался отвесно вниз, и в воде у его подножия горбились несколько каменных глыб. Одна из них была мелко забрызгана кровью, и на ней изломанно лежал мёртвый Холодовский.

Талка завизжала, зажимая рот руками.

41

Река Инзер (IV)

Егора Лексеича колотило от ярости. Бригада потерянно топталась возле мотолыги, Талка рыдала, сидя в траве поодаль, а Егор Лексеич зашёл в речку и, наклонившись, бросил себе в лицо несколько пригоршней холодной воды. Солнце уже зависло над хребтом, высвечивая его зелёно-болотный хвойный окрас: всякая там голубая полуденная дымка бесследно растворилась, словно край земли обнаружился неожиданно близко.

Егору Лексеичу было нестерпимо жаль Холодовского. Оказывается, Саня Холодовский стал очень нужен ему. Саня всегда сохранял спокойствие, всё понимал без пояснений, был исполнительным и надёжным. Где найти другого такого помощника? Егору Лексеичу будто руку отрубили — отныне всё надо делать иначе… Это неудобно, это вдвое труднее… Холодовского не хватало!

Ненависть к Алабаю жгла и выворачивала наизнанку. Если бы Алабай просто победил в борьбе за «вожаков» на Ямантау, Егор Лексеич принял бы это как проигрыш в карты. Но Алабай будто вломился к нему в дом — развалил всё, похозяйничал, нагадил, осквернил личные владения, украл не деньги или драгоценности, а типа как любимую машину угнал… Однако нельзя было поддаваться слепому гневу. Алабай как раз и рассчитывал на то, что чувства возьмут верх… Следовало перевести ярость сердца в остроту мысли.

Зачем Алабай убил Холодовского, хотя мог бы держать его в плену? Всё ясно: хотел напугать. А зачем пугать бригаду, если она и так наглухо заперта в ловушке?.. Егор Лексеич распрямился, бессильно опустив руки. Вот же он дурак… Нету ведь никакой ловушки! Одна только видимость! Блеф!

Егор Лексеич ринулся к мотолыге, расплёскивая воду.

— Всё! — рявкнул он на бригаду. — Хорош слёзы лить! Заводи машину!

— А куда поедем, шеф? — удивился Фудин.

— Дальше, куда ещё-то?

— Там же засада…

— Пиздёж это всё! На понт нас брали!

Бригада смотрела на Егора Лексеича с непониманием. Как же так? Полдня стояли на месте, боялись, а теперь — вперёд? Или бригадир просто психанул?.. Бригада мялась в нехорошем сомнении, даже Щука начала ухмыляться. Щуку, кстати, больше не связывали и не держали на верёвке — это было неудобно. Алёна предложила разуть её — босиком далеко не убежит.

— А похоронить Александра?.. — плачуще спросила Талка.

— На войне не хоронят! — огрызнулся Егор Лексеич.

Нельзя было тратить время на труп Холодовского — скоро вечер.

Митю гибель Холодовского словно взорвала изнутри, разрушила какие-то зыбкие взаимосвязи. Холодовский нравился Мите: он был всегда спокоен, всегда подтянут и аккуратно выбрит. Он казался самым интеллектуальным и адекватным в бригаде, хотя Митя догадывался, что Холодовский ничем не отличается от жестокого и вероломного Егора Лексеича.

А теперь вот тело Холодовского просто бросят под скалой, и всё. Они, эти люди в бригаде, как звери, что ли? Вроде нет… В чём же тогда дело? У Мити не было другого объяснения, кроме слов Алика Арояна о «якорной установке мировоззрения». Вот и Егор Лексеич сказал Талке про войну. Они, эти люди, считают, что находятся на войне. И поступают так, будто вокруг — война. А война для воюющих подобна ускоренной вегетации. У них, у воюющих, те же законы жизни, что у леса, подвергнутого селерационному облучению. Ведь любой фитоценоз на самом деле всегда ведёт незримую войну.

Егор Лексеич грубо подтолкнул Фудина к мотолыге. Фудин неуверенно вскарабкался на капот транспортёра и оглянулся:

— Шеф, они же стрелять будут…

Егор Лексеич почувствовал, что вся бригада думает о том же.

— Не станут они стрелять, не очкуйте! Они только грозятся! — раздражённо ответил Егор Лексеич. — Я это знаю точно!

— Почему не станут? — требовательно спросила Маринка.

— Блядь! — разозлился Егор Лексеич. — Всё вам растолковать надо, что ли?

Да, бригада ждала этого. Егор Лексеич засопел от досады. Ему очень не нравилось посвящать в свою логику простых работяг — не по чину им.

— Короче, у Алабая Бродяги нет! Засада эта у моста, тёрки все ебучие за предательство, Саня Холодовский — оно для того, чтобы я Бродягу отдал!

Митю продрал неприятный озноб. Митя и не предполагал, что настолько важен, хотя ведь чему удивляться? Без Бродяг нет «вожаков», без «вожаков» нет смысла в противоборстве бригадиров… Но переходить в другую бригаду Митя не хотел, пускай ничего хорошего у Типалова он не видел.

— Нельзя его отдавать! — решительно заявила Маринка.

Серёгу остро кольнула горячность, с которой Маринка защищала Митю.

— Ясен пень — нельзя! На хуя тогда мы на Ямантау прёмся?

— А почему стрелять-то не будут? — напомнил Фудин.

— Ну ты подумай башкой, мудила! — срывая зло, набросился на него Егор Лексеич. — Они — на мосту, вы — внизу, да ещё под решёткой! Не видно же ни пса! Как стрелять, куда, по кому? Они же Бродягу могут грохнуть!

Бригада оторопела. Егор Лексеич, будто умелый картёжник, раскладывал всё так сноровисто и ловко, что ситуация прояснялась, как промытая, и нечего было возразить. Одним словом — бригадир! Не надо с ним спорить!

— Вот тебе и муде на бороде, — удовлетворённо крякнул Матушкин.

— Всё, залазьте на борт! — распорядился Егор Лексеич.

—