Я — Фрина.

Приехал муж херувимчика. Так теперь и зову их, катакомбника и Азеб, муж и херувимчик. Он очень хочет со мной примириться. Он вообще мастер на это дело, Обручальное кольцо у него с камнем, ограненным в виде крокодиловой слезы. Помимо своей катакомбности, он устроился в патриархию, что- то по культуре, думаю по блату остаполюбого протектора. А ещё он поступил на вечернюю Щуку по режиссуре. Он пошёл туда, чтоб быть достойным своего херувимчика, которого любит "до последней клеточки"! Васильчикова какие-то художественности пишет. Что-то уже поставил в Подмосковье. Воронка спектакля, как глазница тролля, огранивала нужной огранкой зрительские зрачки наивных провинциалок. "А я — сижу в партере с биркой на забвенье, и вижу, как музыкальные волны превращали режиссёра в безвольный клубок, пока не втянулись, как гремучие змеи, обратно в девичьи глазницы". Так выразилась херувимчик.

Она вообще гоняет его немилосердно, поди туда, принеси подушечку, зашнуруй шнурочек. Насчет моего дальнейшего общения с катакомбниками нахмурился, хмыкнул, но ничего не сказал. Херувимчик вся религиозная, даже в дом отдыха привезла икону и кержацкий крест. Муж бегал в домотдыховую библиотеку за философским словарём (там нет, конечно), который херувимчик забыла дома и забыла ему сказать чтобы привёз, но все равно накричала на него. В мою сторону он старается не глядеть! Херувимчик же специально взяла за ручку, вывела на середину комнаты — картина с Фриной! — и сказала что такая изумительная, просто божественная красота, как у меня, привлекает людей подобно алхимическому эликсиру. Муж налил нам грузинского вина, которого привез с собой, они посмотрели на меня, я чуть пригубила — терпкая кислятина! — а херувимчик хлопнула стаканчик.

После обеда ходили в берендеев лес, начинавшийся прямо за родником. Ветер играл с облаками подобно рукам пианиста, попадая в которые женская грудь обретает форму яблока. Свет пригасал, и чем гуще становились заросли, тем серее. Я посмотрела на азебова мужа и подумала, что если вы влюблены в женщину — вы влюблены в комара, выпивающего все краски из окружающего мира. Вот пятно под деревом. Весной там упал воронёнок. Весь (и даже рот) был составлен из маленьких розовых костылей. Теперь это место стало чёрным.

Посреди чащи появилась полуразвалившаяся часовенка, проросшая врученными грушами, на чьих голых ветках ещё висели потемневшие комочки. — Русская дендрологическая мистика — сказал азебов муж. Из древесных колец, из свернутою измерения проявлялись дриады.

На девичьей ладони есть линия поцелуя — я приложила к этой линии губы, смотря на грушу, висевшую в древесной кроне, — плод упал. Азеб рассмеялась, подбежала, поцеловала деревце, смахнула с губ частички сухой коры. Четыре геометрических завихрения у женщины, перекрёстка стихий. Когда они становятся заметны, дева искривляет пространство так называемой женской красотой. У эфиопки — там шаровые молнии. В спокойном состоянии эти места — обиталища четырех внутренних саламандр.

Когда мы вернулись и — вот сейчас — я вышла перед сном — устала — на балкончик, то услышала стоны, приглушённые, хотя энергетически женщина заменяет небольшой рояль. Как же так? — ведь она же глубоко беременна… Вскоре мешки их плоти соединились с барабанным боем скелетов друг о друга… Ей пошла бы беременность в привешенном сзади, как у пчелы, мешке потрохов.

Думаю, воробей, слопавший запретное яблоко, изгнан в Адама в виде третьего глаза. У женщины же внутреннее веко скрывает вакуум, куда можно ухнуть с потрохами, космос, окружённый человеком. Мышца же этого века тянется красной нитью через всё тело, завершаясь в промежности. Женщины развиваю эту мышцу тантрическими тренировками.

Если бы у нас, женщин, на теле было бы еще одно отверстие, появился бы новый вид культуры.

Ночью я была парикмахером яростных цветов. В мозгу пульсировал сон, размытая оболочка иного, ядовитого мира, который прорвал бы её и хлынул не только в мою голову, но и в явь, сумей я наконец понять смысл того, что написано вроде бы понятными буквами, понятными словами в этой очередной приснившейся книге. Каждое усилие, казалось, лишь слегка приоткрывало шлюз светомузыкального фонтана, вбрасывая в следующий день аккуратную дозу упоительных красок, звуков и объёмов, достаточную, чтобы не захлебнуться.

Сны все — пауки в одной паутине — по ком звонят колокола наших паучьих сердец.

Лисьи беседы.

Вчера уехал муж херувимчика, и это пузо с крылышками решило заняться моим просвещением. Я заметила, что у людей, которых я близко подпускаю к себе, от моей девственности голова начинает идти кругом. Не фантазирую ли я об изнасиловании, был вопрос, — нет! — а дальше было о пресловутом «расслабиться, чтобы получить удовольствие». Я сказала, что благодаря моим спортивным навыкам никого не боюсь, и в крайнем случае описаюсь и обкакаюсь, чтобы отвадить козла.

У моей любимой творческой женщины, помимо меня, имеется творческий демон в виде костяной заколки в голове. Он сношает её прямо в гипоталамус тонким, словно комарьим, хоботком, отчего Азеб часто спотыкается и страдает пространственным кретинизмом. Когда я пытаюсь отогнать его, он отлетает, но стоит мне выпустить Азеб из объятий, тут же вновь впивается в девичьи грёзы, отчего их хозяйка возводит очи горе и, стуча коленками по всей попутной мебели, идёт к себе в комнату печатать свои поэтические произведения. Однажды я решилась высказаться по этому поводу, тогда барышня открыла рот и отхлестала меня по мордасам полуметровым языком.

Последним писком херувимчиковой озабоченности была самиздатская "Лолита", которую Азеб вытребовала у мужа, купившего её на задворках арбатского Дома книги у потёртого спекулянта в воландовом плаще. Азеб сказала, что это учебник по заячьей магии. Старая Гейз, "зайчиха", попадает «в алхимический рай из смеси асфальта, резины, металла и камня» с нехваткой одного первоэлемента (воды). Обычная антропоморфная зайчиха обретает магические свойства если её убивает «ночной оборотень». Лотту Гейз убивают не "когти выворотня Гумберта", но черный глянцевитый Пакар, названный его изобретателем инженером Шмидтом Серым волком». Из таких убитых оборотнями гейзих в старых Штатах делали амулеты, на Аляске же — магические эскимосские гребни. Младшая Гейз пошла по рукам, подвергаясь более длительной алхимической процедуре. Пройдя через стадии нигредо-черного гумуса Гумберта, альбедо-отбеливания искусником Клэр, и красного рубедо убийцы Скиллера, она умирает в Серой Звезде (на стадии философского камня). Как преображенная зайчиха может нести яйца (Osterhase), так и рождённая в Pisky Гейз, преобразившись, уподобляется яйцекладущим, точно "приподнявшаяся змея" (гл.29), на которой, согласно прерафаэлиту Россетти, женился Адам.