вежливо на вид, что ожидали и ожидают от меня большего, что нельзя так долго оставлять на свободе, неразысканным, такого опасного злодея. Откровенно говоря, все это меня страшно волнует. Но я ему устроил зато везде и всюду страшную засаду.

— Попробовали бы они сами разыскать подобного дьявола... — недовольно проворчал я, искренно любивший моего друга.

— Но клянусь, что я еще не ослаб и во что бы то ни стало поймаю этого господина! — слегка стукнул ладонью по столу Путилин.

Раздался стук в дверь.

— Войдите! — крикнул Путилин.

Вошел дежурный агент и с почтительным поклоном подал Путилину элегантный конверт.

— Просили передать немедленно в собственные руки вашему превосходительству.

— Кто принес, Жеребцов? — быстро спросил Путилин.

— Ливрейный выездной лакей.

— Хорошо, ступайте.

Путилин быстро разорвал конверт и стал читать.

Я не сводил с него глаз и вдруг заметил, как краска гнева бросилась ему в лицо.

— Ого! Это, кажется, уж чересчур! — резко вырвалось у него.

— В чем дело, друже?

— А вот прочти.

С этими словами Путилин подал мне элегантный конверт с двойной золотой монограммой.

Вот что стояло в письме:

«Мой гениальный друг!

Вы дали клятву поймать меня. Желая прийти Вам на помощь, сам извещаю Вас, что сегодня, ровно в три часа дня, я выезжаю с почтовым поездом в Москву, по Николаевской железной дороге. С собой я везу все драгоценности, похищенные мною у графини Одинцовой. Буду весьма польщен, если Вы проводите меня.

Уважающий Вас Домбровский».

Письмо выпало у меня из рук. Я был поражен, как никогда в моей жизни.

— Что это: шутка, мистификация?

— Отнюдь нет. Это правда.

— Как?!

— Я отлично знаю почерк этого мошенника. Это один из его блестяще смелых трюков. Домбровский любит устраивать неожиданные выпады.

— А ты не предполагаешь, что это сделано для отвода глаз? В то время, когда мы будем его караулить на Николаевском вокзале, он преблагополучно удерет иным путем.

Путилин усмехнулся.

— Представь себе, нет. Он действительно, если только мне не удастся узнать его, непременно уедет с этим поездом, и непременно по Николаевской дороге. О, ты не знаешь Домбровского! Неужели ты думаешь, что, если бы это был обыкновенный мошенник, я не изловил бы его в течение года? В том-то и дело, что он равен мне по силе находчивости, дерзкой отваге. Он устраивает такие ходы, какие не устраивал ни один шахматный игрок мира.

Путилин взглянул на часы.

Стрелка показывала половину второго.

— Я принимаю вызов. Браво, Домбровский, честное слово, это красивая игра! — возбужденно проговорил мой друг. — Итак, до отхода поезда остается полтора часа. Гм... немного...

Путилин провожает мошенника

На Николаевском вокзале в то время не царило при отходе поездов того сумасшедшего движения, какое вы наблюдаете теперь. Пассажиров было куда меньше, поезда ходили значительно реже.

Было без сорока минут три часа, когда я спешно подъехал к Николаевскому вокзалу.

Почти сейчас же приехал и Путилин.

Железнодорожное вокзальное начальство, предупрежденное очевидно, встретило его.

— Вы распорядились, чтобы несколько задержали впуск пассажиров в поезд? — спросил он начальника станции.

— Как же, как же. Все двери заперли. Могу поручиться, что ни один человек незаметным образом не проникнет в вагоны.

Путилин, сделав мне знак, пошел к выходу на перрон вокзала.

Поезд, уже готовый, только еще без паров, был подан.

Он состоял из пяти вагонов третьего класса, двух вагонов второго и одного — первого класса, не считая двух товарных вагонов.

— Надо осмотреть на всякий случай весь поезд... — задумчиво произнес Путилин.

Мы обошли все вагоны. Не было ни одного уголка, который не был бы осмотрен нами.

Увы, поезд был пуст, совершенно пуст!

Мы прошли всем дебаркадером. Всюду стояли жандармы, оберегая все выходы и входы.

У каждого вагона стояли опытные агенты, мимо которых должны были пройти пассажиры.

Мы вернулись в зал первого класса.

Тут было не особенно много пассажиров. Мой друг зорко всматривался в лица мужчин и женщин, одетых по-дорожному, с традиционными сумками через плечо.

Особенное внимание привлекал высокий рыжий господин с огромными бакенбардами, с чемоданом в руках. Это был тип англичанина туриста.

— Пора пускать публику садиться в вагоны! — незаметно шепнул начальник станции.

— Пускайте! — так же тихо ответил Путилин.

Путилин встал у дверей, не спуская пристального взора с пассажиров.

Прошел один, другой, третья...

— Скажите, пожалуйста, который час? — по-английски обратился Путилин к высокому рыжему джентльмену.

Тот удивленно вскинул на него глаза.

— Виноват, я не понимаю, что вы говорите! — холодно бросил он.

Пассажиров больше не оставалось.

Дверь была моментально заперта на замок, и отдан был приказ пропускать с «осмотрительностью».

Публика почти вся уже расселась по вагонам.

— Его нет! — на ходу бросил Путилину агент, дождавшийся выпуска последнего пассажира из зала третьего класса.

— Садитесь при последнем звонке в вагон первого класса, там — рыжий господин с черным большим чемоданом. Не спускайте с него глаз. Следуйте по пятам. Мы будем обмениваться записками, — тихо проговорил Путилин.

Поезд был наполнен.

Под предлогом, что кем-то из пассажиров обронен ридикюль с ценными вещами, агенты, кондукторы и жандармы вновь самым тщательным образом обшарили весь поезд. Путилин, якобы муж потерявшей ридикюль дамы, сопутствовал им.

Результат был тот же: Домбровского в поезде не было, если только рыжий... До отхода оставалось около девяти минут.

Когда Путилин с довольной усмешкой, обследовав все вагоны, выходил из последнего, своды дебаркадера огласились звуками стройного похоронного пения. Четыре здоровенных факельщика несли большой гроб лилового бархата. Он в их руках мерно и тихо колыхался.

За гробом шла женщина в трауре, горько, безутешно рыдавшая. Ее истеричный плач, полный тоски, ужаса, глухо раздавался под сводами вокзала.

За гробом шли певчие в кафтанах с позументами.

— Куда, в какой вагон вносить? — спросили начальника станции двое черных факельщиков, несших гроб.

— Да вот прямо — в траурный, не видите разве? — недовольно буркнул начальник станции. — Точно в первый раз.

Гроб внесли в вагон. Вновь раздалось заунывное пение.

Путилин, человек в высокой степени религиозный, стоял у печального вагона без шляпы на голове.

Чувствительный и добрый, как все талантливые, благородные люди, он с искренним соболезнованием обратился к даме в трауре:

— Простите, сударыня... Вы так убиваетесь... Кого вы потеряли? — И Путилин указал на гроб, вносимый в траурный вагон.

Прелестное заплаканное